Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

В хрониках и романах, историях о приключе­ниях и exempla идишский писатель создавал об­раз прошлого, наполненный пестрой верени­цей раввинов, купцов, кабатчиц и мелких тор­говцев. На западе он воспевал ученый и состоя­тельный класс, ценности которого сочетали изу­чение Торы и знание языков, веру и практицизм. Это должно было разъяснить читательницам, в кого им следует влюбляться. На востоке он про­славлял мужество и бесстрашие пограничья — Юдифь, как и раввин Галеви до нее, смеялась над боязнью привидений и духов — несмотря на то что Дик проповедовал достоинства русской им­перской государственности.

Но на востоке, где прошлое еще не было изжито полностью, болезненное наследие распростране­но настолько, что народный сказитель чувствовал своим долгом разоблачать его. Для этого, однако, требовались более радикальные меры. Все старые этические трактаты, вместе взятые, не смогли бы разрушить гниющее здание прошлого так эффек­тивно, как резкое обнажение индивидуальной и общинной глупости. Чтобы показать комическую сторону еврейской жизни прошлого, остававше­гося на самом деле настоящим, певец народных традиций отбросил узы истинного благочестия и вступил в конфликт как истинный сатирик.

Обратив сатирический взгляд на последнее столетие еврейской жизни в Польше и России,

Дик обнаружил — с несколькими уже описан­ными исключениями — историю непрекращаю- щихся заблуждений. Собранные в порядке выхо­да в свет, его книги образуют собой что-то вро­де хроники провинциальной глупости, которая начинается с отвратительной «Ночи 15 кислева» в 1771 г., когда в Вильне была основана больни­ца для бедных, ставшая юдолью еврейской ни­щеты и общинной эксплуатации. Спустя полве­ка, около 1819 г., «Еврейский посланник» нано­сит визит в Санкт-Петербург, а оттуда в Вильну, превратив тем самым Литву в плодородную по­чву для всякого рода шарлатанов и мошенников. Милостивые цари пытались тогда принудитель­но цивилизовать упрямых евреев, но серия ре­форм столкнулась с отчаянным сопротивлени­ем: «Первый рекрутский набор» 1827 г., «Паника» 1835 г. и «Реформа еврейского платья» 1844 г. Еврейская история — это мир наоборот, где при­видение может быть реальным, а преступник мо­жет сойти за избавителя. Евреи восприняли бла­городные побуждения царя, как космическое на­казание. Местные традиции представляли бла­годатную почву для паразитизма, пьянства и прочих нарушений норм цивилизованного пове­дения.

Взять, например, ежегодное зимнее собрание похоронного братства⁷⁸. Как в библейские вре­мена, когда природный цикл протекал в гармо­нии с религиозным культом, так и среди «наших еврейчиков в Аялоне [Аялон — анаграмма сло­ва Вильна]» всего девяносто лет назад, часы ти­кали, безошибочно отмеряя время еврейских праздников и памятных дат. Так, в пятнадца­тый день месяца кислее, каждый стоящий на но­гах еврей был готов поститься, готовясь к про­должавшемуся всю ночь празднеству, устраива­емому Хевре кадише (погребальным братством). (О бедняках беспокоиться не следовало, ведь они постятся круглый год и никогда не бывают офи­циальными или почетными участниками такого события.)

И именно в эту ночь единственным, кто рас­хаживал по пустынным улицам Аялона, оказыва­ется бал-довер, Ангел смерти, который не может найти никого дома, а спросить, куда все поде­вались, не у кого. Но положение становится еще хуже, когда он обнаруживает ярко освещенный зал, где сидят триста человек, которые радуются, проклиная его имя, декламируя насмешливые плачи и всячески понося смерть. Он не может войти, потому что никто из присутствующих не попал в список тех, кто должен умереть этой но­чью («и он страдал от этого, как человек, который узнал, что его лотерейный билет всего на одну цифру отличается от выигрышного номера», 20). Смерти приходится ждать, когда Элиньке Булке, пьяный могильщик из этого братства, выйдет на улицу облегчиться. Выведенный из себя дерзки­ми вопросами незнакомца, могильщик оставляет роскошный ужин и удостаивает его следующего ответа:

«Послушайте его! Он говорит, местные обычаи!» — вос­кликнул могильщик. «Покажите мне хоть одно место в целом мире, где не празднуют пятнадцатое кислева. Даже если ты дойдешь до самого края земли, до другого берега [реки] Самбатион, и там будут праздновать пятнадцатое кислева. Ты притворяешься!» (23)