Мотив

Дэн-Реебрович, настороженно посматривая на Неделяева, ввел его через задние двери, откуда сразу же ошарашивала громадность этого великолепного зала с мраморными колоннами, с массивными бронзовыми люстрами, с наглухо зашторенными окнами — зала, рассчитанного на многолюдные, в сотни, а то и в тысячи человек, собрания. Сейчас же за обширным старинным столом, накрытым голубым бархатом, копошилась кучка людей, человек в двадцать пять, и Неделяева поразила ничтожность повода для того, чтобы вторгнуться в это помещение. А между тем эти двадцать пять человек и были члены комиссии, и от каждого из них зависела как судьба сценария, так и судьба самого Неделяева на ближайшие полгода.

Выделялась председательница — крупная властная старуха с седой куделью некогда пышной шевелюры, с голубыми, как у врубелевского Пана, глазками, с широкими, статными еще плечами. Было в ее осанистом облике что-то неистребимо рабфаковское — такое, что обожали изображать художники двадцатых годов, Самохвалов, например.

Серебренников, в блестящей лысине которого отражались и огни люстр, и Амуры и Психеи, парившие на расписанном потолке, и Вера Павловна сидели за приставным столом и что-то сосредоточенно писали. В этой своей сосредоточенности они до смешного копировали друг друга, стали похожими. В профиль Вера Павловна выглядела ничуть не хуже, чем в фас, а мягкие линии ее тела прельщали еще сильнее.

Заметив приближающихся из глубины зала Дэн-Реебровича и Неделяева, Серебренников что-то почтительно шепнул председательнице, повернувшись к ней всем корпусом, и та, неприязненно взглянув на подходивших, склонилась над своими бумагами, изобразив, приступ деловитости.

Вера Павловна, задержав ручку со стальным пером над бронзовой чернильницей, ободряюще оглянулась на Неделяева, обдав его сияющим, доброжелательным взглядом. Мила она была нестерпимо. Плохо, что, кажется, и она уверена, будто он, Неделяев, прямо-таки мечтает, чтобы этот ублюдочный сценарий был принят. А ему все равно. На его век «болтов в томате» достанет.

— Сегодня у нас сценарий «Одна треть жизни», — ироническим тоном оповестила председательница, воткнув карандаш в кудель волос, и потрясла шестьюдесятью страницами сценария. — Одну треть своей жизни проводит рабочий человек на своем рабочем месте. Значит, ясно, о чем должна вестись речь. Все товарищи ознакомились с сим произведением?.. Кто выскажется первым?..

Порхнул робкий шумок, сменившийся настороженной тишиной. Кто посматривал на соседей, словно прикидывая, что они будут говорить, если, конечно, будут, кто отчужденно и независимо замкнулся в себе.

— Разрешите мне?! — прокричал откуда-то старчески дребезжащий голос.

Председательница, поискав взглядом и не найдя владельца этого голоса, вытащила из волос карандаш, черканула что-то в своих бумагах и бухнула в ледяную пустоту зала:

— Прошу на трибуну!

Высеменил неестественно прямой старик со слезящимися, красными, как у плотвы, глазами и сырым пористым носом, с трудом взобрался на трибуну и тут же принялся рыться в записочках и листочках, во множестве извлеченных из внутреннего и боковых карманов мятого коричневого пиджака. Неделяев решил, что лицо старика похоже на большую вяленую грушу, глубокой морщиной подвешенную к ушам.

Наконец старик откопал требуемое, поднял голову и сообщил уважаемой комиссии, что он с истинным и неослабевающим удовольствием прочел прекрасный, вдохновенно составленный сценарий товарища… э-э… Бинштока И. Г. Все это так, товарищи.

— И тем не менее, начав за здравие, я кончу за упокой, — продолжал старик. — А к тому ли, уважаемые коллеги, заказчику попал этот сценарий? Ведь в нем отражены проблемы технической эстетики, а мы занимаемся вопросами сангигиены на производстве. А потому, как мне ни тягостно выносить свой приговор, мы не должны принимать этот, еще раз повторяю, прекрасный сценарий.

Скорбно покивав седой розовой головой, старик осторожненько спустился с трибуны и посеменил на свое место.

— Кто еще желает сообщить нам свои мысли? — осведомилась председательница, проводив благосклонным взором старика. — Поактивнее, товарищи, поактивнее. Время дорого.

Слово попросила молодая женщина, очертаниями своего тела, затянутого в блестящую, как русалочья чешуя, ткань, походившая на контрабас. Впечатление этой похожести усиливалось ее глуховатым бубнящим голосом.

Женщина представляла санпросвет. Она согласилась с предыдущим оратором, что, конечно же, техническая эстетика никакого отношения к медицине не имеет и что она поэтому крайне шокирована тем, что киноотдел, возглавляемый такими опытными людьми, — Серебренников и Вера Павловна, напрягшись, еще усерднее налегли на перья, — осмелился предложить этот, с позволенья сказать, литературный сценарий комиссии, состоящей из чрезвычайно занятых людей. Зачем это нужно было, какие преследовались цели?..

— Уи! Уи! — по-французски поддакнула председательница.