Моцарт. К социологии одного гения

Конечно, сначала часто очень трудно отличить удачные инновации в искусстве от неудачных. Соблазнительно широкая свобода для индивидуальной выдумки открывает все возможности для неудачных экспериментов и неоформленных фантазий. Одним словом, более дифференцированные, относительно развитые общества выработали сравнительно высокую терпимость к весьма индивидуализированным формам развития существующего канона искусства, и это способствует экспериментированию, нарушению устоявшихся конвенций и, таким образом, может служить увеличению радости тех, кто смотрит и слушает произведения искусства. Однако здесь не обходится без издержек и рисков. Нарушение устоявшегося может само стать конвенцией. В целом, однако, трудности коммуникации, вызываемые художественными новшествами, сейчас переносятся лучше. Они могут порождать конфликты, но существуют социальные инстанции (искусствоведы, журналисты, критики, эссеисты), которые стремятся эти конфликты преодолевать, стараются смягчать шок от смелых инноваций в сфере искусства и помогать публике слышать и видеть непривычные формы. И пусть многие художественные эксперименты рано или поздно оказываются ценны лишь тем, что дали начало какому-то новому движению, или терпят неудачу, само экспериментирование имеет свою ценность, даже если лишь ограниченное число новаторов выдерживает испытание на прочность, устраиваемое им вновь и вновь несколькими поколениями зрителей и слушателей.

Один из самых интересных вопросов современности, на которые нет пока ответа, — это вопрос о том, какое художественное качество позволяет произведениям того или иного человека пережить процесс отбора, осуществляемый несколькими поколениями, и постепенно войти в канон общественно признанных произведений искусства, в то время как творения других людей нисходят в царство теней — произведений искусства, о которых никто не вспоминает.

Художник в человеке

15

Моцарт — один из тех художников, чьи произведения увереннее многих других прошли многократное испытание временем. Это, впрочем, относится не ко всем его вещам. Многое из того, что было создано им в детстве и юности, сегодня забыто или, во всяком случае, не вызывает большого интереса. Кривая его социальной биографии — ребенок-вундеркинд, обласканный высшим светом Европы, потом тяжелее, большими трудами добываемая слава в 20–30 лет, потом отсутствие отклика, особенно в Вене, потом все более глубокая нужда и одиночество последних лет, а затем далеко не прямолинейный взлет славы после смерти — все это достаточно хорошо известно и не требует подробного разбора здесь. Удивительно, пожалуй, то, что Моцарт пережил опасный период в детстве, когда был вундеркиндом, и при этом его талант не угас.

Часто полагают, что созревание «гениального таланта» — это происходящий сам собой «внутренний» процесс, который идет как бы в отрыве от человеческой судьбы художника. При этом часто также считается, что создание великих произведений искусства не зависит от социального бытия их создателя, то есть от его карьеры и опыта жизни как человека среди людей. Соответственно, биографы Моцарта нередко исходят из предположения, что понимание Моцарта-художника, а значит, и его творчества может быть отделено от понимания Моцарта-человека. Это искусственное разделение, оно бесполезно и вводит в заблуждение. Современный уровень наших знаний еще не позволяет обнажать, как в анатомическом театре, взаимосвязи между социальным бытием и творчеством художника, но их можно изучать как бы с помощью эхолота[30].

Прославление загадки в гении, возможно, на современном этапе цивилизации удовлетворяет некую широко распространенную и глубоко ощущаемую потребность. В то же время оно представляет собой одну из многих форм обожествления «великих» людей, оборотная сторона которого — пренебрежение к обычным людям. Возвышая одних сверх человеческой меры, человек унижает других. Понимание достижений художника и удовольствие от его произведений не уменьшается, а скорее усиливается и углубляется, если попытаться понять взаимосвязь его творчества с его судьбой в человеческом обществе. Особый талант, или, как говорили во времена Моцарта, «гений», которым человек не является, а обладает, сам по себе есть один из определяющих элементов его социальной судьбы и поэтому представляет собой социальный факт — точно так же, как и простой талант негениальных людей.