Есть и вторая особенность музыки, как и всех искусств вообще, которая способствует тому, что их — особенно в той сложной, высокоспециализированной форме, которая развивается в наиболее дифференцированных обществах, — так легко мысленно отделяют от человеческого контекста. Вызываемый ими резонанс, очевидно, не ограничивается средой современников — членов того общества, к которому принадлежит создатель произведений. Одним из важнейших признаков человеческих творений, которые мы называем «произведениями искусства», является то, что они обладают относительной автономией по отношению к своему создателю и обществу, в котором созданы. Сегодня достаточно часто произведение искусства становится шедевром в глазах людей только тогда, когда оно способно найти признание не только у поколения самого художника, но и среди потомков. Какие формальные качества произведения искусства, какие структурные особенности социального бытия его создателя и общества, в котором он живет, приводят к тому, что последующие поколения признают его «великим» — причем иногда вопреки отсутствию резонанса среди современников, — это пока еще остается открытой проблемой, которая сегодня часто маскируется под вечную загадку.
Но относительная автономия произведения искусства и сложность порождаемых ею вопросов не освобождают нас от задачи исследовать взаимосвязь, существующую между опытом и судьбой художника в обществе, а значит, и между самим этим обществом и произведениями, которые художник создает.
Релевантность рассматриваемой проблемы выше, чем может показаться на первый взгляд. Она не ограничивается музыкой и вообще искусством. Выяснение взаимосвязей между опытом художника и его творчеством также важно для понимания нас самих — людей. Общеизвестный факт, что люди музицируют и наслаждаются музыкой, причем на всех ступенях развития человечества, от примитивных до сложных, теряет часть своей самоочевидности и банальности. Вместо этого на обсуждение выносится более широкий вопрос — об особой природе тех существ, которые обладают всеми структурными особенностями высокоразвитых животных и в то же время способны создавать волшебные творения — музыкальные чудеса, такие как «Дон Жуан» Моцарта или его последние три симфонии, — и поддаваться их воздействию. Проблеме человеческой способности к сублимации, несмотря на ее огромную социологическую значимость, уделялось меньше внимания по сравнению с проблемой способности к вытеснению. Даже если не удается ее решить, с ней неизбежно приходится сталкиваться.
Когда говорят о Моцарте, на ум легко приходят такие словосочетания, как «врожденный гений» или «врожденные композиторские способности», но это опрометчивые высказывания. Если о структурной характеристике человека говорят, что она врожденная, то подразумевается, что она генетически обусловлена, что она биологически унаследована — в том же смысле, что и цвет волос или глаз. Однако совершенно исключено, чтобы человек мог обладать природной, то есть заложенной в генах, предрасположенностью к сочинению чего-то столь художественного, как музыка Моцарта. Еще до достижения двадцатилетнего возраста Моцарт написал большое количество музыкальных произведений в особом стиле, который был в моде при дворах Европы того времени. С той самой легкостью, которая прославила его среди современников как вундеркинда, он сочинял именно такую музыку, которая возникла в результате своеобразного развития в его обществе и только в нем, — сонаты, серенады, симфонии и мессы. Способность к написанию именно такой музыки не могла быть в нем заложена от природы, равно как и способность управляться со сложными музыкальными инструментами того времени — отец Вольфганга сообщал о том, с какой легкостью семилетний ребенок освоил технику игры на органе[31]
.Несомненно, воображение Моцарта выливалось в музыкальные формы со спонтанностью и силой, напоминающей стихию. Но если здесь и действовала какая- то сила природы, то она, конечно, обладала гораздо меньшей спецификой, нежели его способность придумывать, что можно сказать на очень специфическом музыкальном языке. Поэтому необычайную легкость Моцарта, его умение легко сочинять и исполнять музыку в соответствии с социальным музыкальным каноном своего времени, можно объяснить только выражением сублимационной трансформации природных энергий, а не проявлением природных или врожденных энергий самих по себе. Если в его особой одаренности была замешана биологическая предрасположенность, то это могла быть только очень общая, неспецифическая предрасположенность, для которой в настоящее время у нас даже нет подходящего термина.