Моцарт. К социологии одного гения

Есть и другой аспект. Создание произведения искусства, обработка того или иного материала — это открытый процесс, продвижение по пути, никогда ранее непройденному этим человеком, а в случае великого мастера — по пути, которым никогда ранее вообще не следовал ни один человек. Художник экспериментирует. Он испытывает свою фантазию на оформляемом материале собственного воображения. В любой момент у него есть возможность направить творческий процесс в ту или другую сторону. Он может зайти не туда, может сказать себе, отступив на шаг: «Это не годится, это не так звучит, это не так выглядит. Это дешево, тривиально, рассыпается, не соединяется в тугую целостную структуру». Поэтому в создании произведения искусства участвует не только динамика потока фантазии, не только поток знания, но и судящая инстанция личности, художественная совесть творца — голос, который говорит: «Вот как это надо делать, вот так это выглядит, звучит, ощущается как надо, а вот так нет». Когда производство движется по известным путям, совесть индивида говорит голосом социального художественного канона. Но если художник, как Моцарт в поздние годы, сам развивает знакомый канон, то ему приходится полагаться на свою художественную совесть; углубляясь в материал, он должен быть способен быстро решить, соответствует ли направление, в котором его спонтанный поток фантазии увлекает его при работе над материалом, имманентно присущим этому материалу внутренним законам или нет.

Таким образом, и на этом уровне происходят примирение и слияние изначально плохо сочетающихся или конфликтующих между собой потоков в художнике — по крайней мере, в обществах, в которых создание произведений искусства является особой, высокоспециализированной и сложной деятельностью. Эти общества требуют от своих взрослых членов весьма значительной дифференциации функций эго, ид и суперэго. В них, когда либидинозный поток фантазии сравнительно свободно, не укрощенный знанием и совестью, выливается в материал, тогда художественные образы — как это можно видеть, например, в рисунках людей, страдающих шизофренией, — становятся разрозненными, несогласованными и часто бессвязными. Во многих случаях рядом оказываются вещи, которые не сочетаются друг с другом и имеют значение только для того, кто их создает. Внутренние законы материала, с помощью которых чувствование и видение художника могут быть переданы другим, не структурированы или полностью нарушены и не способны выполнять социализирующую функцию.

Вершина художественного творчества достигается тогда, когда спонтанность и изобретательность потока фантазии так сливаются со знанием присущих материалу внутренних законов и с силой суждения, присущей художественной совести, что новаторский поток фантазии в работе творца появляется как бы сам собой в форме, адекватной материалу и соответствующей художественной совести. Это один из наиболее социально плодотворных видов процесса сублимации[33].

18

Моцарт — представитель этого типа в его высшем проявлении. В его случае спонтанность потока фантазии, преобразованного в музыку, почти не нарушалась. Достаточно часто музыкальные изобретения изливались из него, как сны из спящего человека. Некоторые сообщения о Моцарте создают впечатление, что иногда, находясь в компании других людей, он вдруг начинал украдкой слушать музыкальное произведение, которое формировалось внутри него. Рассказывают, что в таких случаях он неожиданно извинялся и выходил, а через некоторое время возвращался в хорошем настроении; за это время он, как мы говорим, «сочинял» одно из своих произведений.

То, что в такие моменты произведение сочинялось само собой, объяснялось не только тесным слиянием потока его фантазии со знанием композитора-ремесленника о тембре и возможностях тех или иных инструментов или о традиционной форме музыкальных произведений, но и тесным соединением обоих потоков — потока знания и потока фантазии — с его высокоразвитой и чрезвычайно чуткой художественной совестью. То, что мы воспринимаем как совершенство многих его произведений, в равной степени обусловлено богатством его изобретательной фантазии, всеохватным знанием музыкального материала и спонтанностью его музыкальной совести. Как бы ни были велики новшества его музыкальной фантазии, он никогда не сбивался с пути. Подобно тому как лунатик точно знает, куда ему нужно идти, Моцарт точно знал, какие звуковые формы — в рамках социального канона, в котором он работал, — соответствуют имманентной закономерности музыки, которую он пишет, а какие он должен отвергнуть.