Мотылек

Франциск быстро вытащил меня из воды. Со страшными воплями я схватила ртом воздух и не могла надышаться. Мои глаза, казалось, вылезут из глазниц, я молотила руками воду, больно била Франциска кулаками в грудь, кричала что-то несвязное. Как он мог так со мной поступить, что он хотел мне доказать? Я ведь могла умереть. Отплевываясь, я убрала волосы с лица и с яростью взглянула на мужчину. Он крепко держал меня обеими руками за талию, не позволяя уйти под воду во второй раз.

— Что, черт подери, это было? — закричала я вне себя от ярости.

Он пристально смотрел мне в глаза… наконец-то он смотрел мне прямо в глаза! И в этот момент я все поняла. Мужчина выудил из зарослей кувшинок спасательный круг, надел на меня и отплыл подальше.

— Может ты мне еще чертову резиновую уточку дашь? Я чувствую себя глупо!

Озерная вода покачивала нас, успокаивала, настраивала на мирный лад.

— Поговори же со мной, Франциск! — я кричала от отчаяния и душевной боли, которая разрывала меня изнутри. Он затравлено смотрел на меня. С болью? Со злостью? С обидой? Я не могла понять… — Умоляю… накричи на меня, ударь, сделай хоть что-нибудь, иначе я сброшу этот чертов круг и утоплюсь!

Он с силой потер свое лицо руками и тяжело вздохнул.

— Когда я пришел в себя и узнал, что ты при смерти… — он замолчал и долго не решался продолжить. Я почти не дышала, боясь помешать ему, боясь, что он снова замкнется, ведь мы никогда не были откровенными. За все время нашего знакомства мы лишь беззаботно играли и флиртовали, не давая имени тому, что происходило между нами, не обнажая до конца наши души, не открываясь. А сейчас мне это было нужно. Сейчас были нужны ответы и ярлыки. Нам обоим. Иначе непонятные эмоции разорвут изнутри… После долгого молчания, он продолжил, словно вспоминая и заново переживая все, что с ним случилось. Голос его непривычно тихий, но до невозможности проникновенный… — при смерти, потому что защищала меня… тот ужас, ту пустоту, ту беспомощность, которые почувствовала ты, оказавшись сейчас под водой…. не сравнить с тем, что мне довелось пережить, — его лицо исказилось от боли, от страха. Казалось, он снова там, где я лежала в коме, там, где он был один и совершенно не имел возможности взять ситуацию под контроль. — И эти муки длились не несколько секунд. Они длились почти две недели, пока ты, наконец, не вышла из комы и опасность не миновала.

Он плотно сжал губы и ушел с головой под воду. Вероятно, чтобы я не видела его переживания, его боли. Меня затрясло от ужаса. Неужели он испытывал это так долго. Врагу бы не пожелала хоть минуту терпеть эти пытки. Он вынырнул и руками откинул волосы назад, растирая свое прекрасное, но такое уставшее лицо. Он боится привязываться, боится чувствовать. Панически. Он привык держать под контролем свои эмоции и ситуации, а сейчас неведомый, неизвестный мир, словно лавина обрушился на него и сломал. Мой бедный Франциск…

— Я не мог ни есть, ни спать, ни работать, ни думать, ни дышать, словно находился под тоннами ледяной воды, на самом дне… — он страшно злился. На меня, на себя, на весь мир. — Даже девушки не приносили забытья. Они стали мне противны. Омерзительны… раньше я забывался с двумя, с тремя, они снимали стресс, все тревоги уходили. Никогда, ни одна женщина не заставляла меня… — он осекся, обдумывая дальнейшие слова.

— Чувствовать?

Он бросил на меня полный гнева взгляд. Казалось, он ненавидит меня за то, что заставила его чувствовать. Словно я причина его слабости…

— Да. Чувствовать, — он выплюнул это слово. — И меня это устраивало. Но потом то письмо на моей почте. Никогда, ни одна женщина не осмеливалась сказать обо мне подобного. Признаться, стало любопытно на тебя посмотреть. Сначала я хотел завладеть тобой. Думал, что это все исправит.

— Что исправит?

— Эту боль. Вот здесь, — он ударил себя в грудь, в которой билось его доброе, его милое сердце. — Но все становилось хуже… эта одержимость. Это наваждение. Кто ты и что ты сделала со мной. Я не хочу терпеть эту боль… Когда ты оттолкнула меня. Я злился. Я был в ярости. Но не потому, что получил отказ. А потому, что мне отказала ты — Эмили. Ты… все дело в тебе и только в тебе. А потом ты выпила мой виски, который мог быть отравлен. Так, словно ты каждый день это делаешь. Словно каждый день спасаешь чужие жизни ценой собственной. Я так испугался, что могу тебя потерять… что не хотел жить в мире, в котором тебя нет.

— Так поэтому ты его допил? — до меня лишь сейчас, очень медленно стала доходить суть происходящих событий.

Он снова тер лицо руками, словно стараясь забыть или смыть с себя эти чувства. Не знаю, был ли он когда-нибудь так откровенен хоть с одной из своих любовниц. Вряд ли. Ведь я не являюсь таковой.

— Пойдем. Я не хочу, чтобы ты простудилась.

Он подплыл ко мне ближе и застыл, не в силах пошевелиться. Просто молча смотрел на меня, изучал…

— Ты вернешь меня в больницу? — мне было все равно.

— Нет. Ты больше никогда туда не вернешься.

— Но мне нужно продолжать лечение, чтобы я смогла ходить…