Мотылек и Ветер

— Слушай… — она замялась, но чисто для вежливости, не испытывая настоящей неловкости. — Собирать слухи я люблю, мимо меня мало что проходит, и даже о самых незаметных кто-нибудь да что-нибудь скажет иногда. За Прынца твоего знаю, что он в историю с побоями вляпался, у тебя какая-то жопа случилась, что ты из пограничников пропала на время. Вот и складываю два плюс два — не тебя ли он на больничную койку отправил? Вернулась в ряды худющая, больная какая-то, скрывающая «жениха» и вообще, что вы в отношениях. Он тебя бил?

— Нет! Юрген не при чем.

— А что с тобой было?

— Можно, я потом тебе расскажу?

— Ладно, не лезу. А, кстати, твои притворства были очень заметны… не знаю, кому ты хотела мозги запудрить, что все у тебя хорошо, но меня не обманешь. Дерьмо. Целая куча дерьма. Ладно, не бери в голову. Я тебя ни о чем не спрашивала, и все… Давай по пути между делами, по магазинам пробежим? Я так давно о сапожках мечтала. Не утерплю! Дежурство ведь никуда не денется, — вызов прилетит, я мигом до входа слетаю и обратно! Ну, давай!

— Можно и так.

Дом с флигилем на месте. А хода нет больше — дверь обновили, появилась надпись «Дом-музей часовых дел мастера Жанна Граната» и даты его жизни. Все так — дом давно был не жилым, а принадлежал городу и являлся музеем, — только флигель пустовал, ничем не занятый, годами.

— Все, капец ходу. Взялись, культурщики Сольцбурга, за исторические здания.

— Катарина… тебе не кажется, что он выглядит так, словно давно работает? Присмотрись. Не то, чтобы его за последние дни отреставрировали за открыли, а будто и не закрывался никогда?

— Да фиг его знает. Ну, похоже немного.

— Теперь поедем на Календарную площадь. Если будка смотрителя тоже преобразилась и теперь не ход, а настоящее людное место, то поздравляю тебя с загадкой. Не только исчезают люди, но исчезают и ходы.

Так и вышло. Когда-то давно к площади примыкала небольшая территория «литературного» сада. Три лучевые аллеи, маленький амфитеатр под открытым небом, где в теплое время года устраивались литературные чтения и выступления артистов местного молодежного театра. Смотритель следил за порядком, за мусором, за тем, чтобы сад не хирел и посетители не забирались через ограду для распития горячительных напитков по ночам. Но лет десять назад все инициативы прикрыли, будку закрыли, ворота опечатали, и сад превратился в жалкое подобие себя самого. Людей туда не пускали совсем.

— А когда они успели так?

Катарина хорошо этот ход знала, как и любой пограничник со стажем, и не могла поверить глазам — облагорожено, живо, открыто для посетителей. А в будке за стеклом был виден человек в синей форме.

— Да в том-то и дело, что не «успели». Понимаешь? Будку словно и не закрывали никогда. Надо опять потревожить Роберта. Только он сможет на официальном уровне прознать — что с этими адресами, числились ли они хоть на день заброшенными.

На секунду заколебалась, что не удобно звонить в выходной. Беспокоить его так часто, нагружая делами и вопросами, которые могли и не иметь решающего значения. Срочного уж наверняка. Но все-таки набрала. Пока шли гудки, пожалела, что сперва не выяснила у Германа — по какому он ходу попал в пустышку, чтобы проверить для чистоты эксперимента три… четыре адреса! У меня в списках и мой филиал банка.

Поторопилась… но не сбрасывать же.

— Здравствуйте, Роберт. Извините, если не вовремя…

— Здравствуйте. Если не вовремя, вы бы не дозвонились. Слушаю.

— Нужно проверить кое-то. Не срочно, но важно.

Я назвала ему эти три места, объяснила суть просьбы. Собиралась закончить разговор, как увидела, что Катарина делает крутящий жест рукой и вопросительно поднимает брови. Ее дурачество и фантазии поднадоели, и я вдруг решила выполнить давнюю просьбу девушки:

— Роберт, можно задать вам личный вопрос?

— Какого плана?

— Вы женаты?

— Это интересует вас или?.. — тон у мужчины был вполне серьезен, не хмыкнул, не удивился, а сухо уточнил.

— Или. Подруга мучается, и все меня просит узнать. Сама не решается.

Глупо, конечно. Похоже на игру «это не я, это подружка», когда человек скрывает свою вовлеченность за «посторонним» другом. Позор, если Роберт заподозрит в этом меня. Я уважала его, как старшего, как властьимущего, как достойного человека и защитника пограничников, и надеялась, что не скачусь в его глазах до дурочки из-за этого вопроса.

Столь же сухо Роберт уточнил еще раз:

— У вас появилась подруга, Ирис? Вас точно можно вычеркивать из списка одиночек. Как ее имя?

Катарина за эти секунды разговора успела перемениться в лице дважды — изумление и неверие, а потом ужас. До бледности, до распахнутых глаз и попытки отнять у меня анимо, прервав звонок. Только я увернулась, и выдала правду:

— Катарина… как твоя фамилия?

Девушка закрыла лицо руками, и я почувствовала, что ее «все пропало!» не понарошку, а самая настоящая реакция. Неужели она серьезно запала на Викинга, что так переживает?

— Среди пограничников у вас одна Катарина. Клён ее фамилия. Дурачитесь?

— Так вы женаты или нет?

— Нет. И не был.