Мотылек и Ветер

Я произнесла стих Алины вслух, потому что слова сами слетели с языка. Так диктовал закон вызовов, с погружениями и поддиктовкой нужных в этот момент фраз. Только ничего не понятно. Мне не понятно — как строчки могут повлиять хоть на что-то? Ее жизнь обречена еще на долгие годы обслуживать женщину, которая не может ходить, есть, и контролировать свои естественные позывы.

— Это не ошибка. Значит, так было нужно.

— Ты… мне?

Ушам не поверила, и глазам. Алина чуть повернула голову, обращаясь себе за спину, туда, где я и стояла. Едва заметно кивнула.

— Никакой ошибки! — Подтвердил ее брат, грузный и уже седой мужчина в кресле, поняв по-своему. — И это тебе нужно все взять на себя. Свободная, молодая, на тебе ни кредитов, ни детей. Решено!

— Я слышала о пограничниках… один уже приходил ко мне в день, когда я не смогла решиться. Он сказал нужные слова но я его видела и слышала, а заодно и понимала, что должна сделать выбор сама. — Алина шепнула, понизив голос, но у старших и так возобновились переговоры о том, кому тяжелее, и никто не слушал. — Иногда солнечная дорога приводит в тупик, а та, что в грозах — к будущему. Я выбрала свою судьбу сама. Ты же чувствуешь мою жизнь?

— Да, — безвольно и с изумлением ответила я.

В самом деле. Слои посторонних и многолетних событий рассеялись, и что-то ясное проявилось в моем сознание. Осталась «видимой» только Алина и понимание, — она знает и чувствует больше обычных людей, она причастна к миру границ, пространств, старост и наследников, знает нас, рядовых бегунов и спасателей…

— Ты кто?

— Никто. Не гадай. Тот пограничник принял мое решение и сказал, что однажды…

Женщина обернулась на меня совсем и грустно улыбнулась. Глаза у нее были, как у мученицы, которая добровольно принесла себя в жертву, пошла на заклание, а теперь с торжеством воскресла:

— Позади услышишь шелест, — то цветок,

Голубой на белом фоне завиток.

В этот миг твоя судьба сплетает нить:

Перемены и свобода, счастью — быть.

Оглядев меня с ног до головы, чуть громче воскликнула:

— А ведь и впрямь, позади тебя светится белым стена коридора, а твой голубой шарф обвил голову, шею и спадает с плеча на грудь по дуге. Завитком. Как твое имя?

— Ирис… Шелест…

— Все будет хорошо, Ирис Шелест. И со мной, и с тобой. Беги, здесь уже все решено.

Со звоном в ушах, в полуоцепенении от ее слов, я послушно шагнула назад, — спиной, попятившись из комнаты. Два, три, и увидела, как Алина отвернулась, поднялась с места и обратилась к родным:

— Я не прошу вас помочь матери. Я прошу помочь мне. Мне нужна ваша поддержка.

Я преодолела короткое расстояние до входной двери, вышла, и в подъезде почувствовала, как отпустил вызов. Вышла во двор и, прежде чем куда-то идти, села на лавку. Кому рассказать? Кто объяснит? Август, до которого не добраться, или загадочный Юль в дрейфующих корабликах?

— Юргену, Катарине, Роберту, старосте, Герману… у меня есть друзья, у меня есть мой близкий и любящий Юрка. Я справлюсь. Я разгадаю. Дедушка…

Я вскинула голову, посмотрев на потемневшее осеннее небо и глубоко вдохнула, потом выдохнула:

— Дедушка, ты рад, что я не одна? Ты же так хотел, чтобы я была счастлива, и это ты всегда называл меня эльфом… верил в меня. Если Василек с тобой, на небе, поцелуй малыша. Я о вас помню. Я о вас думаю. И очень люблю!

Небо ничем не ответило. Тишина во всем дворе была такая, словно никто в квартирах дома не жил. Одни огоньки окон, но звуков нет. Кроны шумели от ветерка, и листья…

— Ше-лес-тят… Юль Вереск знает будущее. Он не только лезет в прошлое, исправляя чужие судьбы одиночек, приходя на их давние-давние грани. Господин Судьба, с немытой головой, уже в курсе, что я выйду замуж за Юргена! Он знает, что я — Ирис Шелест!

Прослушка

Адрес вызова оказался не так далеко от дома старосты. Я поняла это позднее, когда уже отсиделась во дворе, и перепроверила по листку в блокноте. Пошла пешком и не торопясь — времени много.

Катарина окликнула в тот момент, как я уже потянулась к ручке подъездной двери.

— Привет! Ой, ну, у тебя и физия.

И как рассмотрела? Стемнело, лампочка тусклая, тени густые. Не выветрилась, значит, нареванность с лица.

— Привет.

— Погоди заходить. Пошли на детской площадке на посидим, я новым вкусом заодно побалуюсь. Морозная мята, как раз для такой погоды, как уже зимой дышишь.

Мы отошли, я села, а Катарина предпочла выхаживать в два-три шага туда и обратно, достав испаритель и выпуская клубы пара.

— Сапожки купила? Красивые.

Похвалила сама себя, что успела заметить раньше, чем девушка начнет хвастаться. Проявила внимательность «подружки». Но та махнула рукой, сказала пренебрежительное: «а-а…» и выдала дальше:

— Он тебя все-таки бьет?

— Катарина, нет. Я же сказал тебе…

— А с чего рожа такая? От большой любви нарыдалась, от счастья?

— Другая причина. Только о ней я не хочу сейчас…

— Докажи. Чего там у тебя может быть за причина? Ну, скажи.