Мотыльки

Они – как мотыльки, безудержно лезут на свет! Пусть он обжигает их, ранит, но всё равно привлекает. И эти выродки не в силах противиться собственным древним инстинктам, сохранившимся, на какой бы планете они ни побывали. Не могут изменить своим привычкам, а мы, желая защититься, попросту сгубили всё население деревни…

Потому эта пасть за окном так усердно облизывала наш фонарь. Потому оно приходило именно к моему окну, где на углу дома, с краю веранды, сияла эта наружная лампа. Будь Антон жив, он бы смог сопоставить, горели ли подобные в домах у тех, на кого нападали ранее в первую очередь. Свет их манил, и это было чудовищным откровением, нахлынувшим на меня тогда в ночном лесу.

Потому, наверняка, мертвы города, чьи сверкающие вывески и обилие огоньков сильнее всего прочего притягивало к себе их внимание. Наверняка не повезло многим военным, ведь у них прожекторы, фары, разные лампы и фонари… Они охотятся на машины, что ездят по дорогам, на тех, кто, поставив палатки в лесу, греется у костра, на всё, что сверкает и мерцает, на всё, что горит и влечёт их к себе этим свечением. Я помню, как они, окружив поляну, раскрывали свои выпяченные веки хищных ресниц, уставившись на блики лезвия в руке дяди Андрея, заворожено поглядывая на то, как взывает к несущей погибель Шаб-Ниггурат. Потому-то их так привлекает средь ночи луна, и потому они не активны днём, ведь все огоньки ценны и интересны тем, что сверкают и зовут к себе посреди мрака.

Не какая-то высшая раса, не триумф разума на пике собственного развития, не старшие существа вселенной, познавшие истины мироздания и не обладатели высокого интеллекта да высоких технологий. А жалкие полоумные существа, ведомые исключительно инстинктами. Низшее склизкое зверьё… Уродливое и аморфное подобие наших мотыльков, почивших от ловушки электрического света.

Вокруг раздался громкий топот копыт, причём с разных сторон, будто бы по территории двора разгуливало сразу несколько этих тварей. Меня снова пробрала дрожь и по телу понеслись стаи морозных мурашек. Папа внимательно меня выслушал и, кажется, всё же поверил. Они знают, что мы здесь, но нужны ли мы им так сильно, как об этом думаем? Голодны они или просто привлечены сюда ярким светом?

– Принеси мне двустволку Олега, – сказал он, делая многочисленные завязки поверх плотных бинтов.

– Ты же не пойдёшь туда? – опешил я.

– Приказы не обсуждаются, солдат. Я сказал, живо! – велел он мне поторапливаться, и не оставалось ничего иного, как отыскать поскорее в доме дядино ружьё, а заодно и патроны к нему, ведь не одним видом папа собрался пугать тех, кто шастал там снаружи.

– Не надо туда ходить, – дрожал мой голос.

– А кто фонарь выключит, ты? – строго смотрел он, – А генератор? Знаешь хоть, как он работает?

Я слёзно помотал головой, подрагивая на месте. Я бы мог затушить костры, отнеся туда вёдра с песком, но прекрасно знал, что даже предлагать эту самоубийственную миссию к месту, где монстры забрали Антона, вслух мне не следует. Эта беспомощность и этот взгляд его меня угнетали. Я будто ничего не мог сделать, кроме как трястись и затаиться, переминаясь босыми испачканными ногами. А папа был сильным, даже сейчас! Не убивался горем о потере старшего сына, не сдавался на милость судьбы с такими ранами…

Прежде, чем он успел снова одёрнуть полы рубахи, я заметил, как в нескольких местах алеют бинты его перевязи. За всё это время не удалось даже кровь из ран остановить, а он собрался погасить свет вокруг. Может, ступать к кострам и не надо, они за два участка от нас вдоль обходной кольцевой тропинки. Достаточно вырубить генератор и это погасит весь свет в доме. А можно было выключить его и вручную, но наружная лампа бы оставалась сиять ещё какое-то время в остатках скопленного заряда. Ту, что на крыльце, отсюда не погасить, выключить можно только снаружи. Ну, и если б бурчащим электрическим звуком сам генератор не тарахтел, наверное, было бы и вправду чуть-чуть спокойнее.

Папа, прихрамывая, вышел наружу, а мне велел убраться с крыльца подальше, как будто оно чем-то менее безопасно, чем другие комнаты. У нас окна везде, твари могут вломиться куда угодно, если захотят. А ещё очень пугала мысль, что если с папой вдруг что-то сейчас случится, то это будет из-за меня. Из-за моей навязчивой идеи, основанной на светящихся грибах и облизывании плафона.

– Будь дома, – повернулся он ко мне, стоя в дверях и шагнув правым сапогом за порог, – Будь сильным, всё понял? – говорил он мне, будто собирался прощаться, а я мог только кивать в ответ, слёзы своей горечью сдавили всё горло.

– Свет не включай, даже если что-то услышишь, – наставлял он меня, – Вяленого мяса хватит надолго. Посмотришь потом, что ещё есть в погребе. Ничего и никого не бойся, вокруг дома частокол. Если что, есть соседи. Верь в себя и жди помощи.

– Папа! – только и вырвалось у меня вместе с протянутыми к нему руками.