Мотыльки

– Антон! Живо домой! Я тебе сказал никуда не выходить! – почти задыхаясь, что было сил, грозно кричал ему папа, появляясь позади.

Я помчался к брату, чтобы отец не сердился, а кругом раздавались звуки настоящего хаоса – вопли людей, лязг битого стекла, ломающихся построек. Было боязно сделать даже шаг, и всё же, добравшись до дома, могло бы стать как-то спокойнее. Даже притом, что, эти создания явно уже, ничего не страшась, вламывались в деревенские постройки.

– Я сделал больше костров, чтобы эти твари… – отвечал тот, но был мгновенно схвачен пастями черепов пронёсшейся крупной бестии, резво бежавшей с одного пустыря на другой, там где располагались заброшенные и не заселённые участки земли.

Мне не удалось удержаться на ногах, я согнулся пополам, а потом аж присел, закричав. Думал, что рухну в беспамятство, что меня стошнит в нахлынувшей истерике, что от ужаса потери старшего брата сердце всё-таки лопнет, окончив все эти мучения… А хотелось проснуться дома в ярком солнечном свете сквозь не зашторенное окно, дабы всё это оказалось попросту затянувшимся ночным кошмаром…

В себя я пришёл, замолчав, лишь, когда меня приподнял доковылявший отец. При нас ни ружья, ничего, он изранен, а всё находит в себе возможность быть сильным и спасать меня даже в такой ситуации. Я никак не мог поверить в гибель Антона, его унесли в темноту так быстро, что не было даже уносящегося шлейфа его голоса, никакого затихавшего крика. Хотя, наверное, я сам завизжал так, что уже бы ничего не расслышал.

Как у папы после такого вообще оставались силы?! А он приводил меня в чувство, потряс, убирая мои руки от застланных ушей, которые я даже не заметил, как туда опять поднял. Он помогал мне идти, хотя это именно ему была нужна помощь. Я даже не видел, куда иду, всё лицо было в соплях и слезах, которые протереть удалось уже в нашей избе первым попавшимся «полотенцем», оказавшимся шторкой между комнатушками…

– Ты сильно ранен? Как ты? – было первым, что я спросил, вернувшись к плюхнувшемуся в кресло на веранде отцу, – Хочешь воды? – пытался я быть хоть чем-то полезен.

Я тоже старался быть сильным, несмотря на острую боль от потери старшего брата и неистовый страх за здоровье и судьбу отца. Происходило то, чего я боялся больше всего на свете – близкие умирали, а я оставался в этой черноте и пустоте один, совсем один, о котором даже не вспомнят, никогда не найдут, которого некому больше защищать… Совершенно никому не нужный…

Сильнее всего на свете я молился, чтобы папа выжил и был здоров. Чтобы раны затянулись, и не было никаких последствий, как с дядиной лихорадкой и этим нахлынувшим безумием. Без кошмарных снов, без яда по телу, а, чтобы всё просто, наконец, наладилось и стало хорошо… Мы ведь можем попытаться со всем справиться… Без мамы, без дяди, без Антона всё равно как-то жить и держаться вместе, защищая друг друга и обороняя дом. Или уехать отсюда вместе, перебираясь на новые земли в поисках спасения.

Он тяжело дышал и ощупывал свои раны. Мне показалось, что он даже на полном серьёзе боится расстегнуть рубашку, чтобы их осмотреть, опасаясь того, что может там увидеть, но промыть-то их всё равно явно следовало бы. Знать бы, остался ли спирт после обработки раны дяди Олега, и, если да, то куда теперь папа убрал ту бутылочку.

– Принеси бинты и вату, марлю, всю аптечку давай, – махнул он рукой, прохрипев, как мог, приподнимая на меня голову с окровавленной бородой и всё ещё тяжело дыша.

Я притащил и аптечку, и кружку с водой, был рядом, пока он протирал и перевязывал себе буквально весь торс – раны былт и в подмышке, и под рёбрами, и в бедре, отдельные ссадины на животе и царапины на грудине. Хотелось помочь, что-то сделать, обернуть, отнести и принести, подержать, но на каждое моё предложение папа отвечал отказом, повелев лишь ни в коем случае не покидать дом.

– Надо выключить генератор и затушить костры, – набрался храбрости и с серьёзным видом сказал ему я.

Будет он меня слушать или нет, я ведь имею право поделиться своими мыслями. И хотя на самом деле для нас обоих крайне важно, чтобы он мне поверил, главнее было донести информацию, а не опасаться, как он на всё это отреагирует. Я понимаю, что был по-настоящему напуган, когда меня выкрал из дома среди ночи родной дядя, затаскивая в лес, кишащий ожившим безумием, но я воочию видел, как гулящих существ манили к себе сверкающие грибы, как тёмная молодь ринулась стремглав на вспышку выстрела после ружья… И слышал, как они совершали на нас массовые набеги лишь когда по периметру начали зажигаться костры.

Эти огни нас и сгубили, Айдар Губей-улы был прав. Но не пожаром, как он считал. Похоже, что эти чёрные порождения хаоса прибыли из мира, где росли кругом и где они даже сами выращивали себе люминесцентные грибы. Перерабатывали их, рассеивали споры, и привыкли поедать всё, что так ярко сияет. Эти отродья никогда бы не смогли освоить добычу огня, а, значит, у них не было ни пороха, ни свечей, масляных светильников, ни лампы накаливания… Всё это их манит, провоцирует голодный интерес!