Мотыльки

В красном уголке его теперь уже редко увидишь. Поначалу он ещё много уповал на божью помощь, крестился, молился нараспев, а теперь его всё чаще лихорадило – лоб в крупной испарине, волосы взъерошены, температура высокая, глаза бешенные… Чем ближе приближалась полная луна, тем он, словно волкодлак из стародавних суеверий, становился всё нервозней и даже безумней. Иногда он видел такие ужасы, о которых опасался нам даже поведать. Не только мне, но даже папе, своему брату, оставляя внутри себя все эти неописуемые переживания.

Иногда с каким-то пугающим отчаянием в голосе заявлял, что всё все обречены, что выхода нет. Отец тогда стучал кулаком по столу, что аж вся посуда прыгала, и требовал того замолчать, воздержавшись от подобных фраз при детях. Каждый день по нескольку раз они только ругаются и спорят…

На улице перестал показываться старик Шункар. Поначалу мало кто это заметил, наверное, неделя минула, как все опомнились, что нет больше этих шаманских песнопений на перекрёстках. Стучались к нему, да не открывает, не отвечает… Несколько дней спустя, как Антон говорил, я сам-то не видел, вломились к нему в избу мужики с председателем, разведать, а не помер ли тот, да так и ахнули…

Брат бы не стал меня нарочно запугивать, выдумывая всякие небылицы, особенно сейчас – в такие времена. А после этих видений за окном я и сам был готов поверить во что угодно. Говорят, в углу одной из комнат шамана нашли, среди груды обглоданных человеческих костей, сидящего нагишом на корячках. Наружу выволокли, да чуть там и не растерзали.

Лицо, говорят, у него совсем изменилось. Чудищем стал немыслимым. Глаза навыкате, волосы, ресницы и ногти – все повыпадали, кожа бледная-бледная, как у покойника, нос сильно сморщен, будто в застывшей гримасе, складки которой уже не разжать, челюсти вперёд выпятились, формируя под ноздрями уродство изменённой формы черепа, да не как у приматов, а совсем непонятное что-то. И за зубами ещё один ряд начал расти, сгибая вперёд да выпячивая передние основные. Так что рот его почти не смыкался теперь, уголки губ треснули, как и кожа щёк, и там новая соединительная ткань, как перепонка, выросла. Ничего человеческого в этом сморщенном зубастом лике не осталось. Знал бы отец, что мне это всё брат шёпотом втихаря пересказывает, такую трёпку бы Антохе задал…

А внутрь, когда заглянули, там все стены в символах странных, углём начертанных, да кровью хлеставшей, уже подсохшей, измазано. Всё залито в смраде неистовом. И кости кругом лежат от его дочери да её детей-близнецов, сожрал, мол, живьём в ритуальном неистовстве сначала малых внуков, а потом и её, изменившись до неузнаваемости.

Что-то бурчал, верещал, да по-человечески подобным ртом говорить не мог уже. Один дядя Олег мог его бормотания понять и истрактовать всем. Говорил Шункар, что богиня лесов дань свирепую требует, жертвы кровавые, чтобы от чистого сердца шли. Кто своих любимых и дорогих ей поднесёт, тому и даст она дальше жить в новом мире.

Дядю за такое захотели запереть прямо вместе с Шункаром, говорят, нагнал на них страху белибердой своей, чуть драка не затесалась, хорошо папа вступился. Говорит, от лихорадки всё, заразу какую-то подхватил при ранении, и кто теперь знает, чем дело кончится. В больницу ж не повезёшь, есть ли они ещё вообще, больницы эти, и кто там работает..

В общем, так как тюрьмы на территории деревни нет, в одной из плотно закрывавшихся бань стали держать старика-шамана. Все выступили голосованием, что б его не кормить, а староста, председатель наш, Айдар Губей-улы, такого отношения не потерпел и велел еду бросать тому, а не морить голодом. Знаю, кости мальчишек и их матери собрать хотели да захоронить, но, вроде, так и не сунулся никто этим заниматься в проклятом шаманском доме, дабы на себя беду не накликать.

А день спустя наш агроном, Пётр Станиславович, опять мужиков всех собрал – на поле, недалеко от озера, где гадюшник обычно, высокая трава за ночь оказалась во многих местах странно примята, формируя целые прямые и извилистые линии. И народ походил там, повырисовывал орнамент полученный, вышел один из символов, что на стене у шамана был углём начертан, только огроменный со всё поле. И непонятно, кто б такой мог за ночь вообще создать в темноте, да ещё в идеальных пропорциях и симметрии там, где она была, ведь узор этот, «символ Шаб-Ниггурат», как его трактовали, представлял собой искривлённую пятиконечную звезду с дополнительными «рожками» и несуразными «завитушками». Никто не сознавался, а все друг друга начали подозревать да обвинять, меж собой перессорились…