Мозаика чувств

Выйдя, он углубился в негустую рощу молодых сосен. Илья терпеливо ждал. Наконец, тот появился, неся какой-то большой сверток, испачканный землей и, попросив открыть багажник, сунул его туда.

– Это тебе, босс. Осталось от отца, – он помолчал. – Тоже не был святой, оставил себе на черный день. – Потом добавил глухо. – У нас завтра праздник. Нельзя в храм, если поклялся и не сделал…

Потом махнул рукой:

– Я пешком. Тут близко.

Он медленно пошел вперед, и вдруг, остановившись, оглянулся, словно не хотел идти дальше. Илья быстро опустил окно, но черная тонкая фигура уже исчезла в густеющем тумане.

Не появился Мусса и завтра, и послезавтра, и Илья, чувствуя какую-то непонятную вину, сказал Шломо, что хочет навестить его.

– Да, – кивнул тот, – здесь накопилось много дел.

Был конец дня, шоссе забито машинами. Стоя в колоссальной пробке, он вспомнил, как был поражен, открыв сверток Муссы, в котором оказалась… ракета! Он впервые увидел такие в Азе, когда его отряд прочесывал развалины, оставленные палестинцами после боя. Малка, его верная овчарка, блестя острыми зелеными глазами, привела отряд в подвал, где был тайник с оружием. Его охранял парень с Калашниковым в руках, и Шауль, сержант, тут же прострелил его голову в черной маске…

Что ж, теперь, с этим неожиданным подарком Муссы то, что задумал Илья, уже не казалось таким фантастическим…

Наконец, движение возобновилось, Илья вскоре свернул с шоссе и поехал по грунтовой дороге.

Вдали показалась деревня. Он становился, подошел к старой деревянной лавке, где сидели двое мужчин, курящие кальян.

– Салям! – поздоровался он. – Не знаете, где живет Мусса Абу-Захария?

Один из них, толстый и бородатый, хмуро глянул на гостя.

– Живет, говоришь? – странным тоном переспросил он на ломаном иврите и, недобро усмехнувшись, ткнул пальцем в небольшой домик напротив.

Илья был на территории мирных, как принято говорить – «наших арабов», но эта усмешка вызывала беспокойство. Он перешел улицу, постучал в массивную дверь, окрашенную по обычаю в голубой цвет. Внутри испуганно заплакал ребенок, и кто-то глянул сквозь оконную занавеску. Внезапно дверь распахнулась с такой силой и шумом, будто взорвалась перед Ильей. На пороге стояла высокая женщина, закутанная во все черное, но лицо ее, красивое, хотя еле видное из-под хиджаба, Илья узнал.

– Уходи к черту, иhуд! – закричала она страшным голосом. – От вас одни несчастья!

– Что вы, что вы? – ошеломленно бормотал Илья, отступая назад.

Тут небо потемнело, полил дождь, в низких тучах бились холодные искры и, может быть, поэтому ему показалось, что в руках женщины сверкнул нож.

Стараясь унять гулко бьющееся сердце, он поплелся к машине. Дорога, никогда не мощенная, сразу превратилась в сплошное месиво и бросала маленький Фиат из стороны в сторону, будто несла Илью туда, куда послала его несчастная вдова.

Обнимитесь миллионы

Эльза обошла музей, устала и неуверенно присела на каменную скамью, которая тоже могла оказаться экспонатом. Впереди, у противоположной стены возились несколько рабочих в темных комбинезонах, очевидно, в поисках места для новой картины. Приглядевшись, Эльза поняла, что это портрет молодой красивой женщины, совершенно необычный, потому что сделан из кусочков керамики и стекла.

Один из рабочих сказал:

– Здесь хорошо, Илья?

Тот отошел в сторону и кивнул:

– Хорошо!

Уловив любопытный взгляд посетительницы, спросил:

– Нравится?

– Очень!

– Вы художница?

– Нет, но я видела немало мозаичных панно, например, в берлинской церкви императора Вильгельма.

Она говорила со странным акцентом, и Илья полюбопытствовал:

– Вы нездешняя?

– Я немка.

Ему почему-то стало неловко и захотелось уйти от этой темы:

– А как вам Береника?

– Так это иудейская царица? Оригинал?

– Надеюсь. Прямо из раскопок.

– Да, – кивнула Эльза. – Эти глаза… Историки пишут, что они поражали своим блеском и умом.

Илья улыбнулся:

– У вас тоже глаза необыкновенные.

Она вздохнула:

– Это единственное, что осталось от моей необыкновенности. Муж назвал их когда-то «лорелейными»

Илья сказал, стараясь не смотреть в ее блеклое, очевидно рано постаревшее лицо в обрамлении седых волос:

– Я заметил, вы здесь давно. Устали?

Она кивнула:

– Сердце… – и отвернувшись, добавила тихо. – Я провела несколько лет в тюрьме штази Хоэншёнхаузен.

Илья заволновался:

– Может быть, помочь вам добраться домой?

– Спасибо, но я жду сына. Мне очень хотелось увидеть здесь новую выставку импрессионистов, а Леон тем временем поехал в консерваторию.

Тут за окном раздался гудок машины.

– Это, наверное, он.

В дверях появился молодой человек, стройный, белолицый, с кудрями рыжих волос.

– Копия отца, – сказала женщина. – Улучшенная.

– Здравствуйте! – приветствовал он их широкой улыбкой. – Извиняюсь за опоздание. Мам, сюрприз. У нас висит объявление о том, что здесь, в амфитеатре Кейсарии будут играть Девятую Бетховена. Мне это очень нужно для дипломной. Я никогда не слышал ее вживую. И дирижер какой – Клаудио Аббадо! Пойдем?

– Леон, ты же знаешь, что я не выношу немецкую музыку.

– Нет, это не немецкая, а всечеловеческая музыка! А?