Мозес

Не то ли, милый, что все дело, в конце концов, заключается только в том, что тебе давно следовало бы признать – только ты сам несешь ответственность и за самого себя, и за этот никчемный мир, куда тебя занесло против всех правил, в надежде, что ты все-таки попытаешься сделать то, что должен. Начав с того, что тебе следовало бы поискать в своем сердце тепло, сострадание и милосердие, – эту уносящуюся в Небо лестницу Иакова, а не клянчить у Небес то, что они явно не желали тебе дать.

«В конце концов, – сказал рабби, стараясь перекричать этот шум, который, по мере того, как он говорил, становился все громче и громче, – в конце концов, Небеса не предлагают нам ничего нового, когда хотят, чтобы мы открыли свои сердца навстречу другим! Потому что, сострадая, жертвуя и любя, ты сам становишься Машиахом, – тем, кто входит в этот мир, неся божественный свет надежды, истины и любви!»

Наверное, те, кто были на этой чертовой презентации, запомнили, какой шум поднялся в зале после этих слов. Ничуть не менее громкий, чем раздавшийся после того, как в знак протеста рабби С. и рабби Ш. демонстративно покинули зал, выкрикивая по пути к двери слова, которые, к сожалению, трудно было разобрать из-за шума.

«А ведь все что я сказал, Давид, это то, что они прекрасно знали и без меня, а именно то, что Бог простит неведение и заблуждения, но никогда не простит лукавства, хитрости и самодовольства»

«Кажется, там было еще что-то такое? Что-то сказанное по поводу Обетованной земли», – спросил Давид.

По поводу Обетованной земли, сэр.

Что-то вроде той неслыханной точки зрения, будто Моше и его народ служили Святому не от чистого сердца, а за награду, не находя в этом ничего предосудительного и не догадываясь, что эта обещанная Святым Земля была только одной из многих ловушек, которые так мастерски умел ставить Всемогущий. На этот раз Он превзошел самого себя, подсунув Израилю обещание о Земле, чтобы посмотреть, как тот поведет себя перед лицом этого испытания, а, впрочем, зная наперед, что ни о каком Машиахе не может быть и речи, поскольку тот мог прийти, только будучи свободным от груза всех вещей и привязанностей. Особенно от таких, как эта Обетованная земля или этот великолепный Храм, которые висели на нем, как висят стопудовые гири, мешая сделать хоть полшага и превращая Время в бессмысленную трату человеческих сил, надежд и жизней.

«В конце концов, – сказал рабби, – все, что я сказал, могло легко уместиться в нескольких словах, вот как эти, – давайте попробуем измениться к лучшему».

Непонятно было только, кто возражал против этого, Мозес? Возможно, это был тот самый молодой человек, чье появление в глубине сцены за шумом, криками и свистом некоторое время оставалось незамеченным.

Просто молодой человек с красным пластмассовым ведром в руках.

Тем самым ведром, Мозес, которое спустя мгновение было опрокинуто над головой рабби Ицхака.

Раз! – и готово!

Что-то вроде домашнего Ниагарского водопада или крестильной купели, которые обрушились на рабби Ицхака, заставив его охнуть от неожиданности и даже присесть, что было, конечно, немного смешно, – а особенно это самое «уф-ф-ф», которое, конечно же, сразу забылось, потому что внимание всех присутствующих было занято этой одинокой фигурой на сцене с расползающимися темными пятнами на сюртуке и капающей с полей мокрой шляпы весенней капелью.

Совершивший эту водную процедуру молодой человек бежал под шум и аплодисменты зала.

Красное ведро откатилось в сторону, сигнализируя своим цветом об опасности всем, кому было до этого дело.

Зал на мгновение охнул, но затем пришел в себя.

Надо полагать, сэр, надо полагать, Мозес, что оказавшись в такой ситуации, любой здравомыслящий человек постарается поскорее покинуть несчастливое для него поле боя, ретируясь в надежде сохранить остатки достоинства и понимая, что сейчас для него наступило отнюдь не лучшее время. Возможно, сказанное касалось бы всех, кто попал в такую ситуацию. Всех, но только не рабби Ицхака, который, отряхнувшись, словно птица, попробовал было еще раз решительно взять в руки микрофон, чтобы довести все сказанное им до конца, исполняя, тем самым, заповедь, гласившую, что если ты можешь чем-то помочь своему ближнему, то делай это незамедлительно и быстро, ибо никто из нас не знает, когда Всемогущему придет в голову призвать тебя к себе.

Впрочем, никто из присутствующих, конечно, не собирался давать рабби Ицхаку возможность закончить выступление. Микрофон был отобран, а сам рабби препровожден в одну из комнат, дабы он мог привести себя в надлежащий порядок.

«А теперь скажи, мой милый, что ты думаешь по этому поводу?» – спросил рабби Ицхак, давая Давиду возможность высказаться о случившемся со стороны, что иногда позволяло ухватить какие-нибудь важные детали, которые было трудно различить вблизи.