Мозес

Если бы присутствующих действительно занимала эта тема, то они могли бы приложить некоторые усилия и выспросить все, что касалось этого предмета у лучшего ожидальщика Машиахов – Исайи. И возможно, даже лично принять участие в этом ожидании, одолжив у Исайи на некоторое время его волшебный стул, предназначенный, как всем было уже давно известно, именно для этой цели.

Увы! Похоже, что присутствующих больше волновал медленно разворачивающийся на сцене скандал, а вовсе не желанный приход Машиаха. Речь уже первого выступающего была полна каких-то непонятных намеков, подозрений и предупреждений вроде тех, что «близок час, когда», не говоря уже о постоянно повторяющемся упоминании каких-то крадущихся неизвестно куда врагов, всех этих «ренегатов» и забывших свои корни «предателей

Чем дольше выступали присутствующие, тем прозрачнее становились намеки, и тем сильнее сгущались над головами собравшихся сумерки праведного гнева, о приближении которого можно было догадаться по тому, как все громче и громче зал реагировал на те или иные реплики выступавших.

«Я чувствовал себя так, – рассказывал позже рабби Ицхак, – словно попал в рой разъяренных пчел, перед которыми был совершенно беззащитен, так что все, что мне требовалось сейчас, это брезентовый костюм и сетка, способные защитить меня от укусов».

На вопрос Давида, чего, собственно говоря, он ждал от этого не слишком симпатичного сборища, рабби ответил в свойственной ему мягкой манере, что если у тебя есть даже самый маленький шанс повлиять на происходящее в положительную сторону, ты должен этим воспользоваться. Потому что, в конечном счете, тебе остается неизвестным, что же, собственно, задумал Всевышний, когда подсовывал этот шанс, делая тебя почти своим напарником.

«Я понимаю, что это смешно, – любил говорить рабби Ицхак, когда разговор касался этой темы, – но я всегда разделял ту точку зрения, что слово может двигать горами и останавливать кровь, при том, разумеется, условии, – добавил он, – когда оно принадлежит не тебе, а Небесам».

Всемогущий, проведший тебя через испуг и сомнения, чтобы попробовать еще раз достучаться до своего творения.

Возможно, именно с этой мыслью он встал тогда со своего места и направился к эстраде, чтобы подняться затем по пяти, ведущим на эстраду, ступенькам, взять в руки микрофон и дожидаться с улыбкой, когда стихнет шум.

Странно, что ему еще дали говорить и при этом – довольно долго, несмотря на недовольный шум в зале. Так, словно шумевших мучило любопытство, толкающее их продолжать слушать то, о чем говорил рабби Ицхак, и в то же время притворяться беспредельно возмущенными его словами, чтобы кто-нибудь, упаси Боже, не подумал, что они разделяют и поддерживают все, что слышали сейчас их уши.

«И что же они слышали?» – спросил Давид, похоже, уже зная, хоть и не в деталях, что могли услышать в тот день собравшиеся на церемонию любители презентаций и вечно запаздывающих Машиахов.

«Я сказал им одну простую вещь, которую, собственно, они знали и без меня, а именно, что есть всего два образа Машиаха, с которым мы встречаемся в Танахе и Талмуде. Один образ – это образ Машиаха-воина, покоряющего себе мир и царствующего над покоренными народами, искренне признавшими его превосходство. Тогда как другой образ рисует человека, чье милосердие, сострадание и человеческое тепло были столь велики, что растопили льды Божественного гнева и позволили Всемогущему ответить такой любовью, что вся земля расцвела и покрылась цветами. Во всяком случае, так говорят многие источники.

И вот я спрашиваю, Давид, отчего же он все не приходит и не приходит? Не от того ли, что нам оказывается милей и ближе тот, другой образ его, который кажется нам и понятней, и проще, и привычней, вместе с его торжеством силы и порядка, с его идеалом общественного благосостояния и снисходительного обращения с другими? Не от того ли, что этот воинственный образ занят только народом и государством, не принимая в расчет отдельного человека, для которого его приход значит так же мало, как инаугурация нового Президента или нового изменение экономической политики? Не от того ли что, задержав дыхание, нам следует признаться самим себе, что этот Машиах вообще не в состоянии когда-либо прийти, ибо Всемогущий занят вовсе не экономикой и военной мощью, а вот этим, одиноко бредущим по жизни человеком, радующимся, печалующимся, любящим, проклинающим и сомневающимся. А значит, нам следует дать самим себе отчет в том, что каков наш внутренний выбор, таков и тот Машиах, которого мы заслужили, и если он до сих пор еще не пришел, то это значит, что наш собственный выбор сделан не в его пользу, сколько бы мы не твердили об обратном».

Что же это значит, сэр?

Что же это значит, Мозес?