Мозес

– Конечно, – она улыбнулась. – Проводишь меня до следующей остановки?

– Да, хоть до дома, – сказал он, поворачиваясь.

Некоторое время они шли молча. Потом она осторожно взяла его за руку. Кажется, немного посопротивлявшись, он уступил.

Древняя, как мир, игра, сэр, когда один делает вид, что убегает, а второй – что догоняет его.

– Вообще-то все это было довольно глупо, – он вдруг резко остановился посередине тротуара. – Я готов немедленно загладить свою вину…

– Неужели? И чем, интересно?

– Да, – сказал он, набирая в легкие побольше воздуха. – Хочешь выйти за меня замуж?

Впрочем, возможно, что он сказал это, не останавливаясь, а продолжая идти, а остановилась как раз она, когда услышала, как он сказал:

– Хочешь выйти за меня замуж?

– За тебя? – Ее глаза вдруг снова раскрылись, как тогда, когда она натыкалась в каком-нибудь бутике на что-нибудь интересное. – Ну, конечно, нет.

– И почему? – Давид почувствовал, как у него похолодела спина.

– Потому что ты ревнивый козел, – сказала она. – Вот почему… Тупой, гадкий и ревнивый. Кажется, я не давала тебе пока еще никаких поводов.

– Мне так не показалось, – возразил Давид.

– Ему не показалось, – передразнила она и издевательски засмеялась. – Скажите пожалуйста, какой наблюдательный.

– Конечно. Ты сидела и слушала, раскрыв рот, всю эту ахинею, которую он нес, а я должен был, как идиот, сидеть и тоже все это слушать!

– Ты сам меня туда привел. А что мне было еще слушать? Тем более что он ничего такого не говорил. Не понимаю, чего ты завелся.

– Не понимаешь?

– Конечно, нет.

– Пусти, – он попытался вырвать руку, а впрочем, довольно миролюбиво.

– Вот это все, что ты умеешь, – сказала она, не отпуская.

– И кое-что еще, – упрямо продолжал Давид, уже не особенно стараясь вырваться.

– Да, перестань же, наконец, – она схватила его за обе руки и не отпускала. – Между прочим, он стал довольно симпатичным, этот твой Осип. Просил тебе передать, чтобы ты не сердился. Вы давно с ним знакомы?

– А что? – спросил он, подозрительно глядя ей в глаза.

– Ничего, – сказала она. – Просто спросила.

– Сто лет. Мы вместе служили в армии. В одном взводе. Однажды он действительно мне здорово помог.

– Вот видишь. А ты ведешь себя, как неблагодарная свинья.

– Какая уж есть.

– Он же не виноват, что у него все написано на лице, правда?

– А у него написано?

– Еще бы. Большими, большими буквами.

– А я тебе что говорил? – сказал Давид и добавил. – Между прочим, я сделал кой-кому предложение

– Насчет чего? – спросила она

– Насчет всего.

– Ты это серьезно?

– Конечно, нет, – он опять остановился и повернул ее к себе. – С чего это ты взяла?

Ее лицо вдруг оказалось совсем близко.

– Дав, – сказала она едва слышно. – Дав. Ты самый мерзкий из всех людей, которых мне приходилось встречать.

Ее губы пахли сладкой клубничной помадой.

– Ты будешь весь в помаде, – прошептала она.

– Плевать. Главное, все-таки, что я буду.

Клубничный поцелуй, сэр.

В некотором роде – отблеск Рая, Мозес. Что мог бы подтвердить тебе любой, кто однажды чувствовал его вкус на своих губах.

– Мне кажется, ты опять думаешь о женщинах, Мозес, – сказал Амос, подвигая кресло и садясь прямо напротив Мозеса. – У тебя такое лицо, как будто ты собираешься сейчас кончить.

– Господи, Амос, – сказал Мозес, расставаясь с тем днем и возвращаясь к действительности, которая вдруг показалась ему ужасно убогой и неприветливой. – Господи, Амос, – повторил он, не желая открывать глаза. – Шел бы ты уж лучше к черту. Нельзя же, в самом деле, быть таким грубым.

– Скажите пожалуйста, какие мы нежные, – Амос пересел с кресла на стул. – Между прочим, я только констатирую факт… Ты ведь знаешь, что если тебе попался какой-нибудь факт, то его надо законстатировать, пока кто-нибудь не сделал это вместо тебя.

Мозес открыл глаза и с сожалением посмотрел на Амоса.

– Глупости, – сказал он, чувствуя, как ощущение поцелуя на губах тает и исчезает. – Есть такие факты, которые в случае чего сами могут легко отконстатировать тебя по полной программе.

– Назови хоть один, – попросил Амос.

– Ну, не знаю. Например, факт неизбежной смерти.

– Вот видишь. Я ведь сказал, что ты думал о женщинах. У меня на это нюх… Сначала ты думал о смерти, а потом стал думать о женщинах, потому что только женщины в состоянии отвлечь нас от погребальных размышлений… Ты слышал, Иезекииль? – Амос повернулся к читавшему газету Иезекиилю. – У нашего Мозеса, кажется, опять начался период мартовской течки. Он снова думает о женщинах.

– Я думал о своей невесте, – сказал Мозес, чувствуя вдруг, что ему совершенно все равно, как воспримет это сообщение Амос и остальные. – Я думал о своей невесте, а это все-таки немножко не то, о чем вы думаете.

– Извини, – Амос, кажется, немного смутился. – Я и не знал, что ты о ней думаешь. Я решил, что ты думаешь о каких-то посторонних бабах… Прости, если напомнил тебе что-нибудь печальное.

– Ничего, – сказал Мозес.

Ничего такого, сэр.

Ничего такого, дурачок.