– Воочию, Мозес?.. А разве не хотел бы ты поскорее отгородиться от этой Бездны? Забиться от нее в какую-нибудь щель? Бежать, сломя голову, не разбирая дороги? Спрятаться? Исчезнуть? Раствориться – в надежде отдалить неизбежное? Вот только далеко ли ты убежишь, когда она вспомнит о тебе, Мозес? Или, может быть, тебе напомнить ее имя? Ведь «Бездна», – как ты ее называешь – это всего лишь жалкий эвфемизм и образ твоих смутных чувств, тогда как ее подлинное имя есть Истина, Мозес!
– Похоже на то, сэр, не спорю.
Еще как похоже, Мозес… А ведь это значит, что ты смотришь своими трусливыми глазами, которым мерещится Бездна, тогда как неиспорченному зрению открывается лишь божественная простота Истины! Поэтому, когда я спрошу тебя, Мозес – не есть ли Рай и Истина одно и то же, когда я спрошу тебя об этом, не придется ли тебе заткнуться вместе со всеми своими фантазиями, дурачок? Или ты, в самом деле, думаешь, что между тобой и Истиной нет никакой разницы?.. А ведь это значит только, что ты просто ненавидишь Истину, и это будет истинная правда, потому что Истина требует строгости и послушания, ты же больше похож на осла, не слушающего наставления хозяйки и собирающего колючки у самого края пропасти. Не выдал ли ты себя сегодня с головой, заговорив о вещах, – ты, похотливый осел, алчный до чужого и сам бывший ничуть не лучше любой вещи!
– Пожалуй, мне приходится с вами согласиться, сэр.
– Еще бы тебе не согласится, скотина! Разве не грешишь ты на каждом шагу, удаляясь от предначертанного? Не ты ли, овладев мадам Е., шептал ей, говоря: я бы хотел делать это с тобою всю вечность?
– Сколько мне помнится, сэр, она ничего не имела против этого самого времяпровождения, сэр.
– А не ты ли заявил, что не мыслишь Царства Небесного без своего серебряного подстаканника?
– Да, что бы я стал там без него делать, сэр?
– Ты чудовище, Мозес! Чем бы стало Царство Небесное, если каждому удалось бы протащить в него свое барахло?
– Признаться, я не ожидал, что там так мало места, сэр!
– Властвовать и повелевать хочешь ты, Мозес! Властвовать и повелевать, а не подчиняться и благоговеть, – вот отчего ты боишься Истины, называя ее Бездной, ибо она преграждает твой путь и смеется над твоими нелепыми желаниями! Ах, как же она смеется, Мозес! Так, словно ее щекочут пятьдесят тысяч бездельников, которым нечем больше заняться, – так, словно все небесное воинство, не переставая, дудит в жестяные дудочки и бьет в детские барабаны, веселя друг друга!.. Да принюхайся же, наконец, принюхайся дешевый Повелитель Каши и Гренок! Скажи-ка, не тянет ли по коридору запахом творожной запеканки? Не возвращает ли он тебя. О, Боже, Мозес! Меня тоже начинает разбирать смех, как только я представляю себе твою кислую физиономию!
– Что и говорить, сэр. Запашок, действительно, не внушает…
– Еще бы он внушал, дружок! Посмотрим-ка теперь, как ты устремишься навстречу этой творожной запеканке, и как она обрадуется, услышав твои шаги! Не тебя ли видела она сегодня во сне, Мозес? И не придется ли ей обличать тебя в день Страшного Суда, когда она станет свидетельствовать против тебя, говоря: я хотела его, а он отверг меня в час нашей встречи! Что же ты станешь тогда делать, Мозес, какие слова найдешь для того, чтобы оправдаться? Разве не будет справедливым заставить тебя вкушать эту запеканку в течение всей вечности или, по крайней мере, до тех пор, пока она ни пробудит в твоем сердце ответную симпатию, дружек?.. Не сам ли ты пожелал себе этого, Мозес?..
…Ах, этот тошнотворный запах подгоревшего творога! Есть ли в нем хоть что-то, хотя бы отдаленно напоминающее Райское Блаженство?..
– Боюсь, не поздно ли ты спохватился, Мозес?
Да, не пойти ли вам, наконец, в жопу, сэр? Разумеется, вместе с вашей Истиной, которая не в состоянии понять разницу между творожной запеканкой и гречневой кашей… Разве я сказал, что мы будем обладать чем ни попадя?..
42. Филипп Какавека. Фрагмент 355