Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра

Почти у всех этих преступников осознанная ненависть исключена как таковая. Сама миссия преступных деяний состоит в том, чтобы отрицать существование другого, выбранного в качестве жертвы. Признание своей ненависти – человеческой эмоции – возродило бы целый диапазон переживаний и снова открыло бы пропасть страданий. Ненавидеть свою жертву – значит вспомнить происхождение этой ненависти, а также свои прежние мучения. Функционирование нарциссического извращения как раз и состоит в том, чтобы через контроль над другим человеком превратить это страдание в его полную противоположность – нарциссическое всемогущество. Единственная ненависть, которую демонстрируют серийные убийцы, направлена на выживших жертв, ведь своими показаниями они угрожают оборонительному сооружению и разоблачают маскировку. Все в поведении серийных убийц свидетельствует о сугубо защитном характере этого демонстративного безразличия, этой особой формы ненависти.

Следовательно, безразличие выступает насущной необходимостью. Тем не менее следует иметь в виду, что это касается только жертвы и никого, кроме нее. Это равнодушие к ней, но не возвышение самого себя. Серийные убийцы не творят злодеяния так, словно давят насекомых. Прихлопнуть муху не значит проявить всемогущество. Преступления подобного рода совершают субъекты, которые устраняют всех, кто встает у них поперек дороги, но их нельзя отнести к категории серийных убийц. В представлении serial killer он сам является «всем» именно потому, что жертва в его глазах – «ничто». Подчиняющий опыт, который сопровождает переход к преступному деянию, – это всемогущество, триумф, возникновение хаоса, который я назвал «нарциссической оргией». По словам Жерома, при этом он испытывал следующие ощущения: восторг, который на время кульминации нарциссизма освобождает от тяжести тела, а также умиротворение в результате разрядки накопленной энергии. Сопутствующее сексуальное возбуждение сопровождается распространением волны деструктивности, но все убийцы отличают этот опыт от обычного сексуального удовольствия. Это наслаждение относится к древнему инстинкту существования и к нарциссической оргии. Устраняя из своей картины мира другого человека, субъект снова сам по себе становится всем миром.

Серийные преступления никогда не имеют в качестве подоплеки осознанной ненависти к материнскому образу, хотя можно подумать, что многие из этих насильственных актов подразумевают перемещенное матереубийство. Вопреки самому отвратительному обращению со стороны матери, недостатку заботы и ощущению заброшенности этот образ остается идеализированным, позитивным или как минимум нейтральным, и к нему проявляется демонстративное безразличие. Часто присутствует кровосмесительная атмосфера. Серийные преступления – это действия, связанные с экстремальной напряженностью между сознательной идеализацией и бессознательной ненавистью к образу матери.

Жертва используется для того, чтобы скрыть расщепление. Она «ничто», но одновременно с этим выступает средоточием всех проекций. После «нарциссической оргии» достигается тайное удовольствие от того, что удалось спрятать собственные реакции и как следствие получить возможность продолжать свой путь, будто ничего не случилось, за счет сосуществования в одном теле невиновного и убийцы.

Те, кто убивает и делает это снова, не испытывают чувства вины. Оно им чуждо. Зачем им было бы повторять подобные действия, если бы они хоть сколько-нибудь сочувствовали потенциальной жертве? А значит, тщетно ожидать от них угрызений совести, извинений, раскаяния и каких-то подлинных эмоций во время всех этих громких судебных процессов. Наверное, тот, кто ответил бы таким ожиданиям, мог бы считаться еще более извращенным субъектом, чем Фурнире, представший на суде в Эври в 1987 году. Достаточно сравнить письма, которые он тогда посылал Моник Оливье из тюрьмы, и притворное раскаяние, продемонстрированное им на судебных заседаниях, чтобы осознать бессмысленность надежды на то, что такие преступники будут вести себя в соответствии с нашими представлениями и желаниями. Сам характер их действий и психические особенности препятствуют этому.

С другой стороны, убийца испытывает стыд за то, что его задержали, часть его теневой личности оказалась раскрыта, и его нарциссической экспансии пришел конец, – это чувство практически не покидает субъекта. То же самое относится и к предположению, четко высказанному большинством серийных убийц: если бы их не прервали, они бы до бесконечности продолжали свои преступные деяния. Было бы ошибкой смешивать эти три измерения: чувство вины, стыд и облегчение от того, что их остановили.

Мы можем наблюдать удивительный эффект расщепления: все серийные убийцы не колеблясь отвечают, что убили бы того, кто навредил бы их подруге. Они знают, что их воспринимают как «монстров», и могут мысленно «воспользоваться обходным путем», который приведет их к пониманию точки зрения другого человека. Но, глядя на себя изнутри, эти индивиды не чувствуют ни вины, ни собственной порочности.