Удивительно, но в Geigy не заинтересовались открытием Куна. Компания сосредоточилась на поисках нейролептика, который смог бы посоревноваться с хлорпромазином. Их не волновало радикальное и неизвестное лечение депрессии. Полностью проигнорировав письмо Куна, фармакологи Geigy спешно отправили G 22355 другим психиатрам и дали указание использовать компонент исключительно для лечения пациентов с шизофренией, не сообщив при этом о возможном влиянии на течение депрессии. Руководство Geigy повторно отказало Куну через год, когда тот посетил конференцию по психофармакологии в Риме и попросил продолжить эксперименты с G 22355 для лечения депрессии. Казалось, что открытие Куна так и останется лишь на страницах истории медицины.
Тогда он попытался заинтересовать ученых, но его вновь ждал провал. В Берлине выступление Куна с докладом о G 22355 посетило человек десять. Когда он закончил речь, в которой описал первый в истории препарат для лечения депрессии, никто из присутствующих не задал ему ни одного вопроса. На том выступлении присутствовал Фрэнк Айд, американский психиатр и католик по вероисповеданию. Через много лет он сказал мне следующее: «Речь Куна, как и слова Иисуса, не нашла отклика у власть имущих. Не знаю, понимал ли кто-нибудь из присутствующих, что мы услышали о лекарстве, которое совершит революцию в лечении аффективных расстройств».
Но, как и в ситуации с Лабори, в дело вмешалась судьба. Роберт Бёрингер, влиятельный акционер и деловой партнер Geigy, знал об экспериментах Куна в области лечения аффективных расстройств. Он спросил, может ли психиатр предложить что-нибудь его страдающей депрессией жене. Не сомневаясь ни секунды, Кун посоветовал G 22355. И, разумеется, указал на то, что Geigy отказалась заниматься разработкой этого лекарства. После недели приема экспериментального компонента жене Бёрингера стало лучше. Довольный супруг начал лоббировать разработку антидепрессанта. Под давлением столь влиятельного партнера (Бёрингер владел собственным фармацевтическим предприятием) компания Geigy сменила курс. Она начала официальные исследования G 22355 с участием страдающих депрессией и, наконец, дала компоненту собственное название – имипрамин.
В 1958 году Geigy выпустила лекарство на рынок. Это был первый препарат нового класса, известный как трициклический антидепрессант (данное наименование происходит от названия молекулярной структуры, которая состоит из трех колец, соединенных между собой). К слову, если лекарство называют в честь химической структуры, а не физиологического механизма действия, то можно с уверенностью сказать, что никто не понимает, как оно работает. Другой класс антидепрессантов – селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. Понятно, что ученые знали: действие этих препаратов основано на блокировании обратного захвата нейромедиатора серотонина. В отличие от хлорпромазина, имипрамин мгновенно распространился по разным странам. Его назначали как европейские, так и американские психиатры. Другие фармацевтические компании вскоре выпустили огромное количество своих трициклических антидепрессантов – конкурентов имипрамина.
Влияние хлорпромазина и имипрамина на психиатрию невозможно переоценить. Менее чем через десять лет после выпуска «Торазина» на американский рынок профессия кардинально изменилась. Два из трех основных ментальных расстройств – шизофрению и депрессию – стали описывать как «поддающиеся лечению и коррекции». Лишь маниакально-депрессивный психоз, последний бич человечества, оставался неизлечимым.
Счастливые случайности продолжаются
Пока в Европе происходили случайные открытия чудодейственных средств, неизвестный врач в отдаленном уголке земли продолжал заниматься своим профессиональным хобби – поиском лекарства от мании. Джон Кейд получил образование психиатра, но во время Второй мировой войны служил хирургом в армии Австралии. В 1942 году во время боевых действий в Сингапуре он попал в японский плен. Врача заключили в тюрьму Чанги, где он наблюдал, как другие пленные сходили с ума. Считалось, что это связано с травмами, полученными во время боя. Они дрожали, кричали и бессвязно бормотали. Кейда поразило сходство между симптомами, вызванными войной и манией. Врач предположил, что квазиманиакальное поведение пленных вызвано токсином, который организм вырабатывает во время стресса. Возможно, именно эти размышления на медицинские темы помогли ему пережить темные ночи в душной и тесной камере.
Кейда освободили из тюрьмы, и после войны он стал работать в психиатрическом госпитале, расположенном в Бундуре, пригороде Мельбурна, где продолжил развивать свою теорию возникновения мании.