Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Ученые выяснили, что у привычного и целенаправленного поведения разная неврологическая основа. Эксперименты с ориентированием крыс в лабиринтах, описанные выше, показали, что привычным и целенаправленным поведением управляют разные нейронные цепи[281]. Оба типа поведения основаны на взаимодействии между корой головного мозга и базальными ядрами, но при этом задействуются разные участки этих структур. В целенаправленном поведении, по всей видимости, важная роль принадлежит дорсомедиальному стриатуму, одной из зон базальных ядер. При повреждении этой зоны поведение крысы быстро становится привычным, даже после небольшого количества повторений новой задачи. И наоборот: повреждение соседнего дорсолатерального стриатума приводит к тому, что крыса начинает действовать целенаправленно и привычка не формируется у нее даже после продолжительных тренировок. Похожие перемены в поведении наблюдаются после повреждения определенных участков коры. Аналогичные данные были получены на обезьянах, которых обучали последовательности нажатия клавиш (например, вводить PIN-код): разные повреждения коры смещали баланс либо в сторону привычного, либо в сторону целенаправленного поведения. На самом деле не столь важно, какие именно отделы мозга задействуются в том или ином типе поведения. Важно, что баланс можно смещать в ту или иную сторону, выключая определенные зоны. А значит, за целенаправленное и привычное поведение отвечают разные, специализированные отделы мозга.

Это открытие указывает на интересный, хотя и радикальный метод избавления от вредных привычек. Получив возможность отключить конкретную часть дорсолатерального стриатума, вы могли бы избавиться от них навсегда. Разве кто-то откажется от того, чтобы все его действия были целенаправленными?

Конечно, негибкость привычек — это серьезный недостаток, однако он с лихвой компенсируется рядом очевидных преимуществ. Во-первых, это автоматизм. Когда путь через лабиринт становится привычным, крысе не приходится тратить когнитивные ресурсы на поиски дороги. Она может подумать о чем-нибудь другом или вообще отдохнуть от размышлений. Это преимущество может оказаться очень ценным при более сложном поведении. Охотник, которому не нужно всякий раз думать, как бросать копье, способен лучше отслеживать и прогнозировать перемещение добычи. Более того, привычная последовательность движений при броске копья может запускаться быстро и автоматически, без необходимости дожидаться окончания долгого процесса размышлений. Поскольку большая часть происходящего в реальном мире носит повторяющийся и предсказуемый характер, негибкость привычного поведения обычно не слишком важна. Риск иногда ошибиться — небольшая плата за освобождение от лишних мыслей и быстроту действий.

Количество и сложность привычек, которые мы способны приобрести, по всей видимости, ничем не ограничены. Профессиональные теннисисты и футболисты должны сочетать отточенную технику с видением площадки или поля и быстро принимать сложные решения о следующих действиях. Такое мастерство достижимо лишь в том случае, если основные умения (например, правильная техника) и даже многие более сложные навыки (отдать пас в нужный момент или нанести точный удар) за годы тренировок превратились в привычки. Эта природа составляющих спортивного мастерства проявляется в тех случаях, когда первоклассный спортсмен пытается изменить свою технику. Перфекционизм побуждает многих гольфистов к попыткам перестроить движения, чтобы добиться идеального замаха. Этот процесс может занять целый год и редко приводит к успеху[282].

Достижения лучших спортсменов, конечно, впечатляют, но не стоит забывать, что наши способности ходить, говорить, читать, писать, печатать, завязывать шнурки, считать в уме, обращаться с телефоном или играть в видеоигры — сами по себе удивительные достижения. Каждый из нас обладает обширным репертуаром привычных действий, который формировался на протяжении всей жизни. По мере того как новые навыки превращаются в привычку, мы переходим к освоению следующих, создавая огромную библиотеку умений, которые можно мгновенно извлечь и применить. В результате наши действия, даже самые сложные, по большей части выполняются автоматически. Поверх огромного пласта привычек располагается тонкий слой осознанных размышлений, касающихся только решений высшего уровня. Без привычек мозг просто не справился бы с такой нагрузкой.

<p><strong>Коммуникация и отношения</strong></p><p>Интерпретация голосовой информации требует работы нейронных цепей для распознавания и выражения эмоций</p><p><emphasis>Дарси Келли</emphasis></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука