Может быть, однажды

До сих пор нам везло – несмотря на репутацию Большого Яблока, встречные доброжелательно помогали нам, наивным туристам, с видом умудренных жизнью взрослых людей, встретивших Дороти и ее друзей на Дороге из желтого кирпича. Этот проулок, однако, навевает неприятные мысли, едва ли не напоминает о возможных угрозах.

– Ооох, – выдыхает Майкл, переводя потрясенный взгляд с номера на номер на выходящих в проулок дверях. – Кэрри Брэдшоу явно живет не здесь. Страшноватое местечко. Хорошо, что с нами Белинда.

Белинда в ответ хохочет – она явно рада сыграть роль защитника, громко топая по мощенной неровными булыжниками дороге.

Я же старательно разглядываю ботинки, камни на мостовой, по которой, кажется, пробежала крыса, – лишь бы отвлечься. Ведь мы идем по улице, где жил Джо и, может быть, живет до сих пор.

Он ступал по этим неровным камням, касался пальцами шероховатых кирпичных стен, вдыхал этот влажный воздух с запахом прокисшего пива и мусора. Он видел свое отражение в витринах магазинов, которые сейчас закрыты.

А вдруг мы зайдем в паб и увидим его? Он может оказаться за стойкой, обслуживая клиентов, очаровывая их приятным акцентом и улыбкой. Или он сейчас сам где-то пьет пиво, поет под караоке или сидит в уголке с подружкой. Быть может, он совсем рядом и не знает, что я вот-вот войду в дверь, – и если он действительно окажется внутри, то нам предстоит пережить совершенно потрясающие мгновения. Как там говорилось в «Касабланке»? «Из всех баров во всех городах мира…»

Впереди мерцает неоновая вывеска, и Майкл, еще раз сверившись с телефоном, сообщает, что нам туда. И мы идем в тишине, ощущая внутреннее напряжение, ведь наши поиски могут вот-вот окончиться!

Вывеска, которая то зажигается, то гаснет в темноте, вовсе не название бара, ни «У Манигана», ни «У Ханигана», в сущности, это даже не бар. Это ресторан ливанской кухни.

Майкл снова сверяется с записями и картой на экране телефона. Он оглядывает здание, бросает взгляд внутрь небольшого зала, где за столами и у стойки полно посетителей.

Потом оглядывает второй этаж над рестораном, где раньше Джо снимал квартиру-студию. И наконец переводит взгляд на стены по соседству, кое-где забитые деревянными щитами, расписанными граффити.

Каменные стены, не спрятанные под щитами, покрыты чем-то вроде сажи, окна на втором этаже и выше – мрачные пустые дыры, черные, будто слепые глаза.

Посреди запустения, там, где раньше была дверь, виднеются остатки вывески – на которой еще можно разобрать несколько букв: «М» в начале, потом «а» и в самом конце половину другой «а». Остальные не сохранились – краска облупилась, доска почти сгнила. Совсем рядом сияет огнями ливанский ресторан, а здесь царит смерть. Смерть и запустение.

Мы втроем застываем на месте, не сводя глаз с черных стен, глубоко задумавшись – каждый пытается осознать последствия этого зрелища.

– Похоже, здесь был пожар, – наконец произносит Белинда, озвучивая мои мысли.

На кирпичах следы огня, кое-где на месте оконных рам пробивается трава, покачиваясь над обгоревшей древесиной.

Случившееся здесь вообразить нетрудно: пламя лизало стены, слышался треск дерева, надувалась пузырями краска, можно даже ощутить жар на лице, почувствовать ужас застигнутых огнем внутри и пытавшихся выбраться на улицу.

Колени у меня дрожат, сердце бьется быстрее, и я хватаю Белинду за руку. Мне надо за что-то ухватиться. Убедиться в реальности происходящего. Прийти в себя и не терять головы, не позволить воображению унести меня в прошлое, к другой темной ночи, когда я оказалась зажата в горящей машине и рвалась, выворачивая суставы, к умирающей на заднем сиденье дочери.

Сжав мне руку, Белинда что-то успокаивающе бормочет и силой разворачивает меня в сторону от сгоревшего здания, и я смотрю на нее, а не на зияющую рану, где когда-то был паб, в котором работал Джо.

– Все в порядке, – говорит она, отводя с моего лица волосы, – это просто старый дом, ничего страшного. Это не Джо. Мы не знаем, что с ним случилось.

Я киваю. Пусть Белинда считает, что я тревожусь из-за Джо, отчасти так и есть, но в остальном – я слишком ясно вспомнила ту ночь. Я дышу, считаю про себя и с такой силой сдавливаю ее пальцы, что Белинда морщится от боли.

Майкл стучит по стеклу, пытаясь привлечь внимание официанта. Наконец к нам выходит высокий худощавый мужчина с очень темными волосами. Черты лица у него ближневосточные, а выговор нью-йоркский – извинившись, он сообщает, что до завтра все столики заняты.

– Нет, нет, мы не за этим, – перебивает его Майкл. – Нам нужно выяснить, что произошло с пабом по соседству? «У Мадигана»?

– Ах, это… Да. Конечно. Случился пожар.

– Мы догадались.