Может ли Интернет укрепить демократию?

Исторически политические представители, назначенные или избранные, были ответом на необходимость преодоления расстояния; т. е. их задачей были поездки в столичные города, чтобы там говорить от имени людей, которые сами не могли совершать такие поездки в далеко расположенные королевские суды и законодательные органы. По мере того, как политика становилась все более институциональной и расширялись избирательные права граждан, политические представители стали рассматриваться как своего рода мосты, сокращающие разрывы в познаниях и пространстве. Не обладая достаточным временем или знаниями, чтобы целиком погрузиться в специфику формирования политики и принятия решений, люди полагались на своих политических представителей для решения сложных вопросов от их имени. Со временем эта роль стала профессиональной, и политиков стали обвинять в том, что они сами стали той труднопреодолимой дистанцией, которую они должны были бы сокращать. Естественная напряженность между представительством как замещением и подобием стала слишком сильно напоминать именно последнее. В настоящее время политических представителей часто обвиняют в том, что они не слушают людей, которых представляют; ставят интересы своих партий выше интересов избирателей; воспринимают поддержку граждан как должное; и выходят из такой узкой социальной прослойки, что не в состоянии ни идентифицировать себя с теми людьми, от имени кого они должны выступать, ни сопереживать с ними. В то же время представительные институты, похоже, утратили смысл свой работы, становясь либо формальными механизмом по штампованию решений, предложенных исполнительной властью, либо не имеющей большого значения сценой для органа власти, ограниченного в своих возможностях.

Но могут ли такие отношения, основанные на принципе расстояния, быть устойчивыми в эпоху Интернета? В условиях, когда физические перемещения между институциональными центрами и территориями, на которых живут и работают люди, могут быть заменены технологиями, сокращающими время и сжимающими пространство, есть ли ещё смысл в представителях, избираемых на четыре или пять лет только для того, чтобы понять, что думают те, кто избрал их? Когда политическая информация настолько доступна и открыто оспаривается, нужны ли нам по-прежнему особые эксперты по проведению дебатов, чтобы выступать от имени граждан? Часто жителям местного сообщества проще обсудить проблемы между собой, чем со своим избранным представителем. Могут ли в этой ситуации его предпочтения и система ценностей считаться заведомо более важными для процесса законотворчества по сравнению с предпочтениями и ценностями таких организованных сообществ?

Некоторые исследователи ответили на эти вопросы, сделав вывод, что время политического представительства проходит (4). Вместе с тем, нет никаких свидетельств, указывающих на какой-либо публичный интерес к существующей практике прямой демократии. Большинство ранних аргументов в пользу кнопочной электронной демократии оказались поразительно нечувствительны к тем многочисленным сложностям, которыми сопровождается запутанный феномен политического несогласия. Цифровые коммуникационные технологии вместо того, чтобы вытеснять политическое представительство, подсказывают инновационные пути преодоления дистанции между повседневным опытом и демократическим управлением.

Открытость к таким изменениям – это не столько вопрос внедрения компьютерных программ, сколько признание демократических отношений. Современное политическое представительство характеризуется острым дисбалансом в возможности высказаться. Демократическое правление, которое, по определению, помещает граждан в центр социальной сцены, обычно рассматривает их как немые дополнения. Общественный диалог слишком часто заглушён голосом элиты. В политической сфере доминирует мнение власти, продвигающей цели, которые тактически слишком узки и самодостаточны.