Можно всё

Запись в блоге:

26 февраля 2016

Первый день в Москве и адовые метаморфозы. Моя очередь писать грустное построковое письмо.

Я поняла, почему ты говорил про капсулу, добрый друг. Что твоя машина для тебя как капсула. Знаешь, мне тоже такая капсула нужна.

Еду в электричке. Какие-то беззубые пьяницы слушают попсу, орут и бьют кулаком в окно. Напротив мужик сел. Такой культурный, приличный. В очочках. Книжечку не торопясь достает, по сторонам оглядывается. А я лежу, скрученная от всей этой России, в ярко-голубой куртке, ярко-зеленой шапке, головой на ярко-розовом рюкзаке. Не заметить меня сложно. Но мужик – герой. Всеми способами избежал того, чтобы встретиться со мной взглядом. Я несколько минут на него смотрела, но он мужественно продержался.

Сзади какие-то женщины в годах галдят о всей своей повседневной тоске таким голосом, как будто сейчас заплачут. И у пьяницы в телефоне на весь вагон орет: «Я люблю свою Родину вроде бы». Символичнее некуда.

Одно радует: в кармане не было ни рубля, но меня пропустили бесплатно и в маршрутку, и в метро, и в электричку. И когда сейчас возвращалась из Жуковского, на воротах стояли те же проверяющие:

– О, Калифорния! Дай угадаю, нет денег? Слышал я песню «Хотел в Калифорнию»!

– Может, «Hotel California»?

– Может!

– Есть такая. Могу вам даже ее историю рассказать.

– Не, не надо.

Я поговорила с ними минут десять. Душевно так. И тот, что помоложе, с подтертой татухой «ЗА ВДВ» на ребре ладони, даже дал мне сто рублей и предложил горячего чаю. В России вообще везде очень любят предлагать чай. В глазах русских это, видимо, какой-то минимум доброты, который могут себе позволить все.

Друзья как будто перестали меня понимать:

– Ну что, расскажи, какие ощущения?

Рассказываю как есть, от сердца. Через силу, но говорю правду. Если спросили, казалось бы, говори все как есть.

А в ответ:

– Ой, Дашенька, не драматизируй…

Мне тут теперь так часто отвечают. Не драматизируй. Не усугубляй.

«Я думал, ты готова к этому», – говоришь ты мне.

Нет. Не готова. Раньше такого не было. Я тону в странном чувстве непонимания. Ты вроде открываешь рот, говоришь что-то, тебя даже слушают, но не слышат. Как рыба, двигаешь губами, а звука просто нет. Повторяешь свою мысль во всех вариациях, перефразируя всеми способами, но ничего не меняется.

Добралась до дома. Приходит папа с работы, костюм не снял – бежит меня обнимать, полгода не видел. А я в комнате без света на плече сестры сопли на кулак наматываю. Он переоделся и сыграл мои любимые песни. И я рискнула объяснить, что чувствую. Он сказал:

– Ты знаешь, я, когда с первого выезда на землетрясение вернулся, не мог со своими лучшими друзьями-студентами общаться вообще. Мне было жутко не по себе даже сидеть рядом с ними. Я просто молчал и чувствовал себя лишним. А потом понял, что они-то ни в чем не виноваты. Это у меня там прошла целая жизнь, это я на всякое насмотрелся. Но у них-то все шло своим чередом. В итоге я стал проводить больше времени с ребятами, которые тоже ездили на землетрясение. И самое смешное, что, встречаясь, мы никогда не обсуждали, через что прошли. Ни разу эта тема не всплывала. Но вместе нам было хорошо. Так что я понимаю твое состояние. Сейчас ты будешь чувствовать себя потерянной. Но у меня есть для тебя хорошая новость: со временем это пройдет.

И тут до меня дошло. Мы с тобой ни разу не говорили о путешествиях. Вот вообще ни разу. Просто через одни и те же метаморфозы прошли.

Встретилась с бывшим. Отчаянно хотелось хоть капельку тепла – вот и бросилась к знакомому «источнику». Смотрю на него и с ужасом понимаю, что вообще не знаю, кто этот человек. Мы не выдерживаем рядом и двадцати минут. Готовлюсь зайти в электричку. Он щурится, рассматривает мое лицо и говорит: «Ты изменилась».

За несколько дней до этого на паспортном контроле в Казахстане работник посмотрел на меня с таким же недоверием:

– Это ваш паспорт?

– Мой.

– Что-то вы вообще не похожи. У вас есть другое удостоверение личности?

– Нет, нету.

– Что, совсем ничего?

– Совсем. Надо же, никогда такого не слышала, – беру паспорт, смотрю на фото и с ухмылкой спрашиваю: – И где я страшнее? В жизни или на паспорте?

– Да нет, нигде не страшнее. Просто совсем другая.