Он угрожает в массе своей не хотящим спать и непослушным детям, «которые плачут по ночам и шалят», «которые запачкали простыни», «которые писаются, и он проглатывает их в его ужасную пасть», читаем мы в
Иногда у него бывает даже хвост, который орк использует, неожиданно унявшись, чтобы приласкать послушных детей, позволяющих податливо выискивать у себя вшей[510]
. Иногда он слеп (возможно, из-за взаимопроникновения с образом Циклопа), что не делает его менее опасным, так как орки ориентируются с помощью острейшего нюха. Эта их характеристика продолжает жить в сказках вплоть до их письменной редакции фольклористами в XIX веке с традиционной рифмой в итальянских вариантах: «Ух ух, чую гадкий христианский дух». Прожорливый орк постоянно встает на пути у героев рыцарских приключений, начиная, опять-таки, с паладинов поэмы «Влюбленный Роланд».В III песне III книги Мандрикардо спасает Лючину, дочь короля Кипра по имени Тибиан, от орка антропофага по типу Полифема («на месте глаз у него две костяные ягоды»), «который обычно питается человеческим мясом, / а на случай жажды держит в вазе человеческую кровь». Физическая сила монстра, «страшного и измазанного алой кровью», с зубами, «торчащими изо рта, как у вепря», преобладает даже над гигантами, которых он также безнаказанно пожирает. И все же орк не может противостоять хитрости, или удаче, Мандикардо, которому удается сбросить его с обрыва. Когда герой оказывается в пещере, чтобы спасти своих друзей, пред ним открывается жуткое зрелище:
Топос о «месте заключения» – будь то клетка, подвал или пещера – надолго задержится в сказке, вместе с сердобольной женой монстра, которая в «Неистовом Роланде» (итал.
Фигура орка продолжает ассоциироваться с каннибализмом, как, например, у Ласка (Антонфранческо Граццини) в шутовской версии «Лекция маэстро Никкодемо о колбасном Капитуле». И продолжает оставаться характерным элементом последующих поэм, начиная с «Пантамерона» (итал.
Низведенный до детской страшилки и дошедший до нас в сказах, орк представляет собой последний безобидный след мрачного воплощения голода: он надолго навис «над западной культурой, словно тяжкое угрызение совести», пытаясь изгнать посредством своего комического и гротескного образа «кошмар коллективного сознания, внедренный христианским религиозным табу, отнюдь не известным другим культурам, которые воспринимают каннибализм не только лишь в качестве системы питания»[512]
.5. Оборотни
Одним из самых свирепых пожирателей людей, несомненно, является оборотень.
И все же с точки зрения теологии средневекового оборотня не существует: какая бы то ни было мутация субстанции тел не может подразумевать возможность существования силы, находящейся в конкуренции с божественной, в состоянии действовать самостоятельно и с той же эффективностью. Верования в метаморфозы оказываются таким образом частью языческих предрассудков, от которых хороший христианин должен держаться подальше.