Мрачные сказки

Хотя денек выдался погожим, облака висят низко, а воздух душный, насыщенный влагой и смрадом автомобильных выхлопов. Слава богу, мой полицейский эскортник – тип неразговорчивый. И мы в полном молчании проезжаем мимо нескольких ресторанчиков, кофейни, двух магазинов бытовой техники и церкви. Городок маленький, но с плотной застройкой. Здания стоят тесно, чуть не прижимаются друг к другу, а участки с индивидуальными домами разграничены заборами.

Мне не по себе. Я чувствую себя не в своей тарелке, наблюдая в окне быстро меняющийся городской ландшафт. Наконец, проехав еще около мили, мы останавливаемся у больницы, угнездившейся на вершине пологого холма. Я торопливо открываю дверь.

– Я подожду вас здесь, – кивает мне молодой коротко стриженный офицерик с остекленевшими от скуки глазами.

Палата Каллы на втором этаже. Ох уж эти отбеленные поверхности и тикающие аппараты… Когда я захожу в палату, Калла поднимает веки и протягивает мне руку; ее глаза мгновенно увлажняются.

– Прости меня, – поцеловав жену, выдавливаю я.

Калла мотает головой, по щекам уже струятся слезы:

– Ты ни в чем не виноват.

– Я должен был отобрать у него пистолет быстрее. А тебе велеть бежать.

Снова покачав головой, Калла улыбается:

– Я бы все равно не оставила тебя одного. Ты же знаешь, какой я бываю упрямой.

Я киваю, и она притягивает меня к себе, чтобы я снова ее поцеловал.

– Я хотел навестить тебя вчера вечером, но мне не разрешили.

– Врач говорит, что меня могут выписать уже завтра. Или послезавтра.

Губы Каллы едва шевелятся, жена выглядит слабой и бледной, но она жива!

– Ранение неглубокое, пуля застряла между ребрами. Я быстро поправлюсь.

Я сжимаю ее руку в ладонях. Мне следовало находиться здесь, когда она пришла в сознание, и самому переговорить с докторами. Я вообще не должен был оставлять жену одну.

– Я сказала им, что это был несчастный случай на охоте, – говорит Калла, – и что никто не виноват в происшедшем.

С того момента, как выбрались из леса, мы наплели столько лжи, словно боимся правды. Словно защищаем то место, из которого сбежали.

– Здесь холодно, – прерывает молчание Калла.

Выпустив ее руку, я натягиваю на нее больничное одеяло по самый подбородок, но жена добавляет:

– Не в этом смысле.

И я впервые ухмыляюсь:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Калла чертит пальцем на моей ладони круги:

– Ты сказал им, откуда мы приехали?

– Нет. Я сказал, что мы жили в лесу. И больше ничего. Я не рассказывал полицейским об общине.

– А может, стоит рассказать?

– Это все изменит. Как знать, возможно, остальным в лесу лучше, чем было бы здесь.

– Лучше жить во лжи? – спрашивает жена. – Жить в страхе перед Леви?

Моргнув, Калла прикасается к левому боку, к тому месту, где из ее плоти извлекли пулю.

А я дотрагиваюсь до ее плеча, всем сердцем желая забрать у нее всю боль, засадить ее в свою грудную клетку.

– Не знаю…

Я действительно не знаю, что теперь происходит в общине. Но переживаю за людей, оставшихся там, и за то, что с ними будет, если мы ничего не предпримем. Но какая-то часть меня также беспокоится о том, что я не смогу стать тем мужчиной, каким прежде был – когда жил не в лесу, а в этом мире. А еще я опасаюсь, что не смогу вытравить из себя того человека, которым стал в Пасторали. Я боюсь, что не смогу понять различия между этими двумя мужчинами.

Лицо Каллы разглаживается, она немного успокаивается.

– Как там Колетт со своей малышкой?

– Ее настоящее имя – Эллен. До приезда в Пастораль она была актрисой. Об этом рассказали в новостном репортаже, по телевизору в отеле.

– Ты остановился в отеле? – смеется глазами жена.

– Ну да.

– И как тебе там?

– Пахнет прачечной.

Калла усмехается и тут же съеживается, снова хватаясь за ребра. Ее глаза начинают закрываться. Похоже, от лекарственных препаратов в капельнице жену клонит в сон.

– Тебе надо отдохнуть, – говорю я.

Сглотнув, Калла силится открыть глаза.

– А если ты не прав? – произносит она сонным голосом. – Что, если ее настоящее имя вовсе не Эллен? А то, которым она называла себя в Пасторали? – с еле заметной улыбкой прикасается к моей руке Калла. – Возможно, лишь это имеет значение.

– Возможно, – отвечаю я.

Но Калла уже спит, тихо посапывая; ее волосы разметались по подушке.

Калла

Мое имя не Калла. Я Мэгги Сент-Джеймс. Семь лет назад я зашла в густой лес и позабыла обратную дорогу. А теперь я лежу на больничной койке, и меня раздражает тошнотворный душок гигиенической чистоты. По-моему, нет ничего хуже запаха стерильно чистой палаты. Мне по нраву другие запахи – земли и пыльцы, старых книг и старого дерева.