Мрачные сказки

И киваю в ответ, но при этом передергиваюсь всем телом. Тео сидит рядом; я чувствую, что он хочет дотронуться до меня, погладить. Но стойко держит руки на коленях – из боязни, что мои родители это заметят и поймут, кем мы стали друг для друга.

– В полиции сказали, что тебя нашли неподалеку от того места, где ты бросила свою машину, – заговаривает отец. – И что ты все эти годы жила в лесу.

Я перевожу взгляд на маму; ее лицо вдруг делается угрюмым, кожа на висках собирается в складки.

– Я… – едва открыв рот, я прикусываю язык. И лишь верчу кольцо на пальце – свое обручальное кольцо! Я не знаю, что сказать, с чего начать. Как объяснить им последние семь лет жизни? Как дать им понять, что я уже не та, кем была прежде. Теперь я многоликим толпам, капучино и шумным кинотеатрам предпочитаю умиротворяющую тишину осенних сумерек и сырость почвы под ногами. И я очень сомневаюсь, что смогу стать прежней. Да я и не знаю толком, какой я теперь должна быть. А видеть родителей снова – для меня и облегчение, и напряжение, стесняющее грудь, давящее на рану, в которой еще пару дней назад сидела пуля. Как объяснить им, что я здесь задыхаюсь? Мне душно и муторно. Настолько, что меня может стошнить прямо здесь, в гостиничном холле с его орущим телевизором, визгливым свистом раздвигающихся дверей, противным гулом чемоданов на колесиках, которые тащат за собой чужие мне люди, несдержанными криками детей и дребезжанием мобильных телефонов.

Тео все-таки берет мою руку и, крепко сжав, притягивает меня к себе. Я слышу слово, пульсирующее в висках: муж, муж, муж. И наконец вспоминаю: это слово повторял мне Леви. Повторял до тех пор, пока я в него не поверила. Леви внушил мне, что Тео – мой муж, лишил возможности воспринимать его иначе. Но не он заставил меня полюбить Тео. Не по воле Леви мое сердце заходится от волнения при одном его прикосновении! Я по собственной воле отдалась любви. И Тео – муж мне, потому что я без него не могу, я слилась с ним душой и телом, а вовсе не потому, что Леви нас поженил.

Я отвечаю мужу улыбкой, от его прикосновения снова бабочки в животе! Но, посмотрев на родителей, вижу их реакцию: мама спала с лица, кровь отхлынула от щек, а отец оцепенел как истукан.

Сглотнув, на этот раз я обретаю голос.

– Это мой муж, Тео. Вы знаете его под именем Тревиса. Мы поженились два года назад… – Мой голос срывается, но тут же восстанавливается: – Хотя мне кажется, что мы женаты с ним намного дольше.

В уши врываются посторонние звуки: шипение телевизора, звонок телефона на стойке регистрации, голос женщины, ответившей на него. Наконец мать отваживается спросить:

– Что с тобой там произошло?

Ее руки сплетаются так крепко, что костяшки на пальцах белеют.

– Я стала другой.

Родители сняли номер на третьем этаже. Лифт увозит их выше. В ответ на приглашение присоединиться к ним за ужином в итальянском ресторанчике «Мартони», чуть дальше по дороге, я ответила, что мы с Тео предпочли бы остаться в отеле; ресторанный гвалт – это уже слишком. Но, по правде говоря, встречаться с ними снова, поддерживать разговор и делать вид, будто мы можем вернуться к той жизни, что когда-то вели, – выше моих сил на данный момент.

Голова так и не перестала кружиться после нашего общения в холле. Эти взгляды, что мать украдкой бросала на нас… это беспокойство и смятение, которые выдавали морщинки в уголках ее рта… Что все это значило? Мама явно была потрясена. И при виде моей руки в руке Тео, и от осознания того, что я изменилась и имею от нее секреты. Только у нее тоже есть свои тайны – я поняла это по напряжению, которое выдавали ее глаза.

Мы с Тео возвращаемся в свой номер. Я сажусь на край кровати, задираю рубашку, и Тео, отодрав пластырь и сняв с моей раны марлевый тампон, внимательно разглядывает шов и хирургический надрез. Он маленький – там, где пуля вклинилась в плоть и застряла под нижними ребрами. Стой Паркер чуть ближе ко мне и не будь его пистолет таким старым и так редко стрелявшим, возможно, пуля проникла бы гораздо глубже в мое тело и повредила жизненно важные органы. Иными словами, убила бы меня. Что ж, мне повезло! Это факт.

Обработав надрез перекисью водорода, Тео накладывает чистую марлю и снова фиксирует ее пластырем.

– Хорошо заживает, – говорит муж.

Я касаюсь его руки, и Тео поднимает глаза.

– Мне страшно, – признаюсь ему я.

– Знаю… Мне тоже.

До ушей доносится тихий стук в дверь. Тео встает, а я, одернув рубашку, делаю глубокий вдох – проверяю, насколько свободна в движениях. Муж распахивает дверь. В коридоре стоит мать: плечи ссутулены, руки сцеплены, а вид такой, словно ей не по себе в этом отеле. Как бывает, когда ты слишком редко уезжаешь из дома.

– Мэгги, – все еще стоя в коридоре, говорит мать, – можно мне с тобой поговорить?

Она не знает моего нового имени, которое я получила в Пасторали. А «Мэгги» из ее уст неприятно режет мне слух. Прошлое, крадучись, пытается пробраться в мое настоящее.

– Я оставлю вас одних, – опережает мой протест Тео.