Мрачные сказки

И, обойдя мать, быстро удаляется по коридору прочь. Я представляю, как он сидит в одиночестве в холле или в пикапе, ожидая, когда станет безопасным возвращение в нашу маленькую комнату. Все, что нам осталось… Переступив через порог, мама притворяет за собой дверь.

– Как же я рада видеть тебя, – говорит она.

И я вижу в ее глазах боль, несвойственное ей сожаление.

– Столько лет прошло!

– Знаю.

Мама пересекает комнату, но не пытается меня обнять. Наверное, чувствует, что мне этого не хочется, что я все еще пытаюсь осмыслить свое новое положение – обстановку, ее приезд, да все вокруг!

– Сигарета мне сейчас не помешала бы, – бормочет мать, скрещивая руки и делано усмехаясь самой себе.

Я не помню мать курящей. Но, возможно, она закурила после моего исчезновения. Пристрастилась на нервной почве. Не мне ее винить. Мать опускает руки, суетливо теребит ими ткань платья. Наконец, собравшись с духом, заглядывает мне в глаза:

– Я не знаю, что произошло между тобой и Тревисом в том лесу. И почему вы поженились, но… – осекается мать; быть может, решила не говорить того, что думала. Через пару секунд она продолжает: – В полиции нам сказали, что ты плохо помнишь свою жизнь до отъезда.

Я поднимаюсь с кровати. С небольшим усилием, но у матери хватает сообразительности не пытаться мне помочь, за что я ей реально благодарна. Она только наблюдает за тем, как я подхожу к окну и обвожу взглядом парковку. Чуть дальше под лучами вечернего солнца сверкает неестественными бликами бассейн.

– Память возвращается, только медленно.

– А ты помнишь мои рассказы о том месте, в котором я когда-то жила?

Обернувшись лицом к маме, я прислоняюсь бедром к оконной раме. Для устойчивости.

– То место звалось Пасторалью.

У меня пересыхает во рту.

– Я знаю, ты была там, – продолжает мама. – Ты вернулась туда, где родилась.

Я хватаюсь за край окна. Как бы колени подо мной не подогнулись!

– Я родилась в Пасторали?

Брови матери сходятся к переносице.

– Я не хотела говорить тебе правду. Но ты так сильно разозлилась на меня в тот день… Тебе нужно было понять…

– В какой день? – перебиваю я мать.

– На пароме, – еще больше хмурится она.

Как будто только сейчас понимает, как мало я помню из прошлого. И, возможно, решает, а не пойти ли ей на попятную, не рассказывать мне больше ничего. Но теперь слишком поздно!

– Что произошло на пароме?

Мать трет колени. Похоже, ей дико хочется закурить.

– Это случилось примерно за неделю до твоего исчезновения. Ты пришла домой на ужин, помнишь? – Мама вопрошающе смотрит на меня.

Но в моих глазах она может прочесть лишь одно: «Продолжай! Не останавливайся! Я хочу знать все!

– Ты рассердилась на меня, сказала… – Голос мамы срывается; взгляд на долю секунды устремляется к двери, к отступному пути в коридор, но потом опять обращается на меня. – Ты сказала, что я была плохой матерью, что любила брата больше тебя. Но это неправда. Это не так…. – Теперь мать борется со слезами, но тщетно: они испещряют ее щеки тонкими мокрыми бороздками. – Ты сказала, что отец единственный по-настоящему заботился о тебе.

Я отрываюсь от подоконника: вспомнила! Да, я помню тот день на причале. Мы ожидали парома.

– И ты сказала, что он мне не настоящий отец, – освобождаю я маму от необходимости повторить эти слова.

Ее подбородок трясется.

– Я не хотела тебе этого говорить. У меня просто вырвалось. – Мама проводит рукой по лицу, смахивает слезы и размазывает тушь; в уголках глаз скапливаются пепельные комочки.

В тот день шел сильный дождь, небо почти слилось с морем, и я помню, как почувствовала гнев, забурливший в груди. Но я злилась не только на мать. Я злилась на многие вещи. Годом ранее моя писательская карьера пошла на спад. Пропало несколько детей; они убежали из дома в поисках подземной обители – вымышленного места, которое я описывала в своих книгах. По мнению многих людей, мои истории были чересчур мрачными. И побуждали ребят блуждать по лесам и захолустьям в поисках того места, где Элоиза, последовав за Лисом, превратилась в чудовище. Но самое ужасное произошло за месяц до моей ссоры с матерью на пароме: погиб мальчик. Маркусу Соренсену было всего четырнадцать лет, когда он, положив в рюкзак первую книжку из цикла про Элоизу и Лисий Хвост, термос с горячим яблочным сидром, фонарик, маленькую лопатку и пару носков, отправился в дикий аляскинский лес неподалеку от дома. Его тело обнаружили только через неделю. Маркус умер от переохлаждения через пару дней после исчезновения. И вины, разъедавшей меня изнутри, оказалось довольно, чтобы я запила. Запила сильно – лишь бы ее заглушить!

И на остров Уидби я приехала, чтобы повидаться с родителями, не в лучшей форме. У меня ни дня не проходило без выпивки. И признание матери в том, что мой отец мне не родной, стало для меня последней каплей. Она словно обухом меня огрела. И я возненавидела ее за это, за ту ложь, которой она потчевала меня всю жизнь. Я возненавидела мать за то, что она наконец-то открыла мне правду.