Мрачные сказки

Я провела в больнице три дня. И сейчас врачи готовы отпустить меня домой. Домой? Но где он, мой дом? Медсестра сказала мне, что Колетт – Эллен Баллистер – уже выписалась из больницы. Мужу и прочим родным, приехавшим за ней, пришлось пробиваться сквозь толпу репортеров, кинооператоров и фотографов, которым не терпелось заполучить кадры с некогда подававшей большие надежды актрисой, вернувшейся спустя столько лет, да еще и с ребенком на руках. С ребенком, чьим отцом оказался другой мужчина, а не законный муж, которого Эллен оставила. Ребенком, который теперь должен выжить. Это мне тоже сказала медсестра.

Колетт наконец-то дала дочке имя: Кловер Клементина Роуз. Хорошее имя, «пасторальное». Кловер – «клевер»…

Тео приезжает за мной после обеда. Сев в его старенький пикап, я опускаю стекло, откидываю голову на подголовник и с наслаждением подставляю лицо ветерку. Но путь близкий, и уже вскоре Тео помогает мне пройти по холлу гостиницы к лифту. В номере я подхожу к окну и окидываю взглядом незнакомый ландшафт. Мир, обросший коростой бетона, иезуитски подмигивающий тебе уличными фонарями и действующий на нервы пронзительными автомобильными гудками.

– В отель позвонили твои родители, – говорит за моей спиной Тео. – Они знают, что ты здесь.

Я резко оборачиваюсь:

– Откуда?

– Их оповестила полиция. По всей видимости, они нашли тебя в базе пропавших без вести.

Тео стоит всего в нескольких шагах. И, похоже, готов в любой момент броситься и подхватить меня, если мне вдруг станет плохо и от слабости я рухну на пол у окна. На трясущихся ногах, пошатываясь, подбредаю к кровати и, прижав руку к бедру, сажусь на краешек.

– Что я им скажу?

– Правду…

– В чем эта правда? Я даже не знаю… – мотаю головой я.

Я знаю, что должна звать его Тревисом, а он меня – Мэгги. Но, похоже, мы не можем отречься от имен тех, кем стали в Пасторали.

Мы сидим в холле отеля; во мне клокочет странная нервная энергия. В дальнем углу длинного прямоугольного помещения гудит телевизор. Пожилая пара смотрит новости; задрав головы, супруги напряженно внимают голосам дикторов, витиевато вещающим о биржевых котировках, стоимости акций, вспышке самого опасного из всех известных штаммов гриппа и перестрелке где-то на востоке. Число ее жертв неизвестно. Таков «скелет» общества, которое мы когда-то покинули. Я забыла обо всех этих вещах, а сейчас они вернулись, и мне почему-то от них дискомфортно. Мне хочется отмахнуться от них, как от злобных комаров, норовящих вонзить жала в мою кожу и напиться моей кровушки. То, что раньше меня волновало, теперь кажется мелочным и суетным…

– Они приехали, – кивает Тео на стеклянные двери, выходящие на парковку.

Встав со стула, он проводит руками по брючинам, как будто хочет стряхнуть с себя нервозность.

Держась за руки, мои родители шагают по асфальту. Их образы мне кажутся знакомыми и в то же время неблизкими… Знать бы, что я почувствую, когда они приблизятся ко мне с распростертыми объятиями – эти два человека, что семь лет искали свою дочь. Меня. Мне должно быть очень скверно на душе из-за этого. Ведь я виновата перед ними и за те переживания, что изрезали их лица морщинами, и за те ночи, что они провели без сна после моего исчезновения. Но странно! Я не ощущаю ничего. Только стук сердца в груди.

Родители заходят в отель, обводят глазами холл. И как только замечают меня, заходятся плачем. Еще миг – и я в их объятиях. Мама тихо произносит мое имя – неверное имя.

– Мэгги, – бормочет она, – Мэгги, ты в порядке?

А я так и не понимаю, что чувствую. И не знаю, что сказать. Стежки наложенных швов больно стягивают кожу – уж слишком крепки их объятия. Голова гудит, как наковальня, по которой бьют молотом. Я вроде бы должна узнать – и признать – этих людей. Но разум отказывается включить их в общую картину моей жизни, связать с ними какой-то ее период. Образы и сцены из прошлого сумбурны, разрозненны и хаотичны.

Я отстраняюсь от родителей, и они переводят взгляд на Тео – Тревиса.

– Спасибо вам, – говорит ему мама; ее слова с трудом пробиваются сквозь рыданья, но руки уже обнимают его, а губы со всхлипами утыкаются в плечо Тео. Через столько лет он все-таки вернул меня родителям – он выполнил работу, сделать которую они его наняли.

Напряжение в моей груди подступает комом к горлу. Холл кружится перед глазами. Пытаясь сдержать тошноту, я поспешно опускаюсь в кресло. Родители усаживаются на маленьком диванчике напротив; они смотрят на меня так, словно стараются совместить свои воспоминания обо мне – семилетней давности – с образом женщины, которая сидит перед ними сейчас.

– Ты в порядке? – повторяет мама свой вопрос, наклоняясь ко мне так близко, как только возможно. Странное проявление любви и участия от женщины, которая раньше, когда я была маленькой, никогда не выказывала мне таких чувств. Я не то чтобы это помню – скорее чувствую.