Мрачные сказки

– Би, – едва переводя дыхание, спрашивает меня Колетт, – с ребенком все в порядке?

Я пришла на роды не за тем, чтобы помогать Фее. И желанием приладиться к повитушному делу я тоже не горю. Моя задача иная: уловить стук сердца младенца, почувствовать какие-нибудь изменения в утробе матери, понять, все ли протекает благополучно или что-то пошло не так.

Я провожу своими маленькими руками по животу Колетт – взбухшему и бурлящему, как океанская волна. Малышка внутри тоже волнуется, готовая вынырнуть из лона.

– Она звучит хорошо, – говорю я Колетт. – Здоровая, крепкая девочка. Желает появиться на свет.

Это обман. Маленькая ложь, чтобы подбодрить Колетт, придать ей духу. «Как легко дается мне ложь в последние дни».

Три месяца назад я сидела рядом с Колетт на собрании, когда вдруг ощутила в ушах ритмичное биение маленького сердечка. Уловила едва слышную пульсацию крови, его стук о еще не полностью сформировавшиеся ребра. Это была девочка, с крошечными – как маленькие шишечки – пальчиками на руках и ногах. Я тогда сказала Колетт: «Ты родишь девочку». И Колетт, схватившись за живот, расплакалась. Она появилась в Пасторали двадцать лет назад – аккурат перед тем, как все переменилось, лес стал небезопасным и нам запретили выходить за пределы общины. Но Колетт никогда не рассказывала о своей прежней жизни во внешнем мире. Мне известно только то, что жила она в Южной Калифорнии жизнью, которую не воспринимала своей, и поэтому сбежала на север, в Пастораль.

«Интересно, – мелькает у меня в голове, – а ее муж, Эш, один из основателей общины, знает, что Колетт сейчас рожает?» Два года назад, в жаркую пору срединного лета, Колетт и Эш полюбили друг друга и вскоре уже стояли под деревом Мабон на нашем Кругу, и Леви связывал их запястья желтой нитью – символом скрепленного союза. А потом он сказал: «Отныне вашу любовь не разорвать, и ничто и никто разлучить вас не сможет!» Я при этих словах испытала зависть – колючую, царапающую пустоту внутри.

Мы с Леви так и не встали бок о бок, не связали свои запястья желтой нитью и не поклялись перед всей общиной любить только друг друга. Леви настаивает, чтобы мы держали в тайне нашу любовь. «Тихую любовь», как он однажды ее назвал. Но я всегда чувствовала в нем нерешительность. Леви колебался, однако причинами своих сомнений со мной не делился. По правде говоря, одной из моих половинок это даже нравилось – тайная любовь, предначертанная лишь нам двоим… Только временами мне истово хотелось иной любви – громкой, кричащей, явной, обжигающей нутро, сияющей, как полная луна…

Колетт хлопает меня ладонью по руке и тут же сильно сдавливает ее; лицо женщины морщится от боли. Схватки вот-вот начнутся. Ребенок уже совсем близко.

– Замедли дыхание, – встав с табурета, наставляет роженицу Фея.

Она никогда не принимала роды во внешнем мире. До переселения в Пастораль Фея работала терапевтом, консультировала семьи и детей в маленьком городке в штате Вашингтон. Но после кончины первой общинной повитухи Фея взяла эту обязанность на себя и перечитала все книги о беременности, родах и материнстве, что у нас были.

– Твое тело знает, что делать, – заверяет она Колетт, – нужно лишь прислушаться к нему.

Я не озвучиваю вслух всего, что почувствовала в утробе Колетт: странный шум, беспокойное ерзанье. Малышка тревожится, она просится наружу, но что-то ей препятствует увидеть свет.

Колетт хватает мою руку: роды начинаются по-настоящему. Фея уговаривает Колетт тужиться во время каждой схватки. Нетта приносит смоченные водой полотенца и, положив одно из них на лоб Колетт, убирает с ее глаз пряди волос, что-то ласково приговаривая при этом. Она уже набралась опыта, и однажды – когда силы Феи иссякнут, выносливость изменит, руки станут трястись слишком сильно, угрожая ненароком навредить новорожденным, а глаза не смогут фокусироваться, – Нетта ее заменит.

Небо в окне светлеет. Долину омывает солнечный свет. Распахнув окна, Нетта впускает в комнату утренний ветерок. Стоны Колетт обращаются в шипение, а затем она, сдув щеки, медленно выдыхает. И так много-много раз. Утро сменяется днем, часы адской боли – мгновениями странного спокойствия. Уже после полудня я кладу руки на живот Колетт и слышу запинающийся стук крохотного сердца. Пульс малышки, изнуренной борьбой за выход из материнской утробы, замедляется все очевиднее.

– Ей нужно рождаться сейчас, – заявляю я громко и, пожалуй, излишне поспешно: сердцебиение Колетт ускоряется.

Мне никто не отвечает, но я знаю: Фея меня понимает. Сердце ребенка не такое крепкое и выносливое, как нам бы хотелось. Оно слишком маленькое, слишком слабое.

Фея дает Колетт выпить теплую настойку из толченых трав – листьев малины, клопогона и примулы из сада Каллы. Этот тонизирующий напиток призван ускорить роды, подтолкнуть малышку в этот мир, и Колетт с трудом, не в силах даже приоткрыть глаза, проглатывает его. А Нетта аккуратно промокает салфеткой капельки, стекающие по ее подбородку.