Мрачные сказки

Периферийным зрением я вижу, как люди, оставшиеся на казнь, встают и поспешно уходят с площадки. Я даже слышу Тео: он что-то говорит мне, притрагивается к руке. Но мой взгляд прикован к телам двух мужчин, покачивающимся на утреннем ветру. Мне знакома горечь потери, эта ужасная боль, сводящая горло. И подозреваю, что она нахлынет на меня позже. А пока меня гнетет только странность того, что свершилось: как же быстро можно лишить жизни человека! Как легко Леви потребовал смерти для двух людей, и через несколько минут все было кончено… Но не один Леви убил Эша и Тёрка. Мы все их убили…

Тео

У зеркала в ванной две трещины. Да я и не помню его целым. Наклонившись над краем фарфоровой раковины, я приближаю к стеклу лицо. На расстоянии всего в два дюйма всматриваюсь в свое отражение. Свеча на шкафчике мерцает. Мешает мне как следует рассмотреть себя. Раздвигаю веки как можно шире. Из зеркала на меня смотрят темные зрачки.

Будь внутри меня ветрянка, я бы ее увидел – по черноте, заволокшей сетчатку глаз, по сизым венам, разносящим по телу гниль. Я бы почувствовал ее по боли в разъедаемых, крошащихся костях.

Мой взгляд отвлекает ещее одно отражение. Отпрянув от зеркала, я оборачиваюсь.

– Ищешь ветрянку? – на пороге ванной, скрестив руки, стоит Калла.

Всего час назад мы сидели с ней на собрании и наблюдали за тем, как вонзал свой нож в плоть Эша и Тёрка Леви. Из их ран наружу вытекла не кровь, а что-то другое: темное, красноватое, похожее на машинное масло. И сколько я ни моргал в надежде на обман зрения, ничего не изменилось. Факт был налицо: и Эш, и Тёрк заразились. Ветрянка проникла на нашу территорию. А теперь я пытаюсь понять, не сидит ли она во мне.

Пройдя по ванной, жена подносит руки к моим щекам, проводит пальцами по моему подбородку. И пристально вглядывается в мои глаза, изучает их – как если бы искала в них соринку или выпавшую ресничку. Взгляд Каллы нежный, ласковый, не омраченный укором. И мне вспоминаются другие случаи из прошлого – когда она осматривала и обрабатывала мои раны: перелом, когда мне на руку во время колки дров упало толстое тяжелое полено; глубокую царапину на плече, когда в мою плоть, проткнув рубашку, вонзилась колючая проволока. Всякий раз жена приходила на помощь – аккуратно, но тщательно промывала и перевязывала рану.

– Не вижу ничего подозрительного, – и сейчас успокаивает меня Калла.

Жена не отнимает рук от моего лица. Словно хочет показать: «Смотри, я не боюсь, я не считаю, что ты болен; а, если болен, то я тоже заражусь. Я готова разделить с тобой все, что тебе уготовано». Наверное, это и есть любовь! Готовность пережить вместе все тяготы и горести, не побояться заглянуть в лицо даже смерти и отвести ее от любимого своим взглядом.

Наконец Калла опускает руки и тихо вздыхает:

– Мы убиваем своих…

– Они бы все равно умерли, – бормочу я, прекрасно сознавая: это ложь, сказка в утешение напуганным деткам.

Веки Каллы подрагивают. Похоже, она силится сдержать слезы. Мгновение – и жена резко выскакивает в коридор. Меня пошатывает, дом качается вокруг, пол уплывает из-под ног. У двери в нашу спальню Калла разворачивается:

– Я не знаю, почему ты не болен, почему не заболела Би. А Эш и Тёрк… они заразились, отправившись за помощью. Где логика? Не понимаю… – В глазах Каллы что-то сверкает – странная неуверенность, которую я прежде за женой не замечал. Как будто всем ее разумом завладела одна навязчивая мысль, и она давит на нее, лишает покоя. – Почему ты не заразился?

– Не знаю…

Калла руками обхватывает талию.

– Здесь что-то случилось, – бормочет она.

И я понимаю: она говорит уже не об Эше и Тёрке. Она имеет в виду пикап, блокнот, мужчину, спавшего на нашей террасе, и страницы его дневника, спрятанные за обоями и под половицами.

– И, возможно, это продолжается… – Голос Каллы, задрожав, затухает.

Вырвавшись на свободу, слезы скатываются по щекам. Шагнув вперед, я заключаю жену в объятия. Уткнувшись лицом мне в плечо, она беззвучно, беспомощно всхлипывает. Мне хочется сказать ей что-то в утешение, но на ум не приходит ни одного подходящего слова. Потому что Калла, похоже, права. Все не так, как мы думаем…

Би

Домой я после обряда не возвращаюсь.

Я брожу, ища успокоения, по земле, изрезанной лощинами и вырытыми другими существами норами, там, куда приходят отдохнуть стадами олени. Нахожу вспученные кротами валики почвы и примятую лисами траву, клочки шерсти, тушки и обглоданные скелеты птиц. А потом ложусь под дубом, засыпаю и резко пробуждаюсь от странных видений и голосов, манящих меня идти дальше, все глубже и глубже в лес. Я снова перешла границу.

Скрепя сердце, послушавшись своих ног. Скользнув в лес, я ощутила тот же страх, что и всегда, – слегка пощипывающий, словно в предупреждение, но никогда не вгрызающийся клыками в грудь. Он хочет, он жаждет поглотить меня прямо здесь, среди деревьев, но я двигаюсь по подлеску быстро и настороженно. Правда, вздрагиваю каждый раз, когда из гнезд под колючими кустами выпархивают куропатки. Я тоже существо, только более пугливое, чем остальные.