Мрачные сказки

– Вот почему мы не пересекаем границу. Вот почему мы не смеем пойти по дороге за помощью и вернуться сюда с докторами или лекарствами. Эти двое уже мертвы; гниль пожрала их тела. Попытка спасти ребенка стоила нам двух жизней. Две жизни загублены напрасно, – Леви осекается, сглатывает, как будто на мгновение потерял ход своих мыслей. Но тут же собирается и продолжает: – Мы не можем позволить болезни поразить еще кого-нибудь из нас. Мы не можем ей позволить уничтожить все, что мы здесь создали.

На это заявление пронзительным воплем откликается Марисоль.

– Пожалуйста! – взвизгивает она. – Он не сделал ничего плохого.

Крик сменяется рыданьем. Я слышу, как она бросается вперед, протягивает к мужу руку. Но кто-то удерживает ее, обнимая за плечи, а потом отводит Марисоль в сторону. Ее стенания разносятся по общине, пока за бедной женщиной не закрывается дверь, заглушающая отчаянные крики.

Я хватаюсь рукой за стоящую рядом сосенку. Внутри все ноет, уши закладывает. Но я все равно по сердцебиению улавливаю ужас, охвативший людей, собравшихся у дерева Мабон. Эх, если бы я могла увидеть, что там происходит… Для Эша и Тёрка уже все кончено: рано или поздно гниль их убьет. Но их слабое дыхание содержит ее споры, а они могут заразить кого-нибудь еще. Эш и Тёрк обречены на мучительную кончину. Так что лучший и единственный выход для них – быстрая смерть. Для них такая смерть – милость. Но я также сознаю: в некотором смысле это и наказание за то, что они сделали. Леви отстоит свою точку зрения. И упрочит наш страх перед лесом.

Прикрыв глаза веками, я отхожу от площадки подальше. Жадно ловлю воздух ртом; сердце готово выскочить из груди. Мне нужно успокоиться, побыть в тишине, среди молчащих деревьев. Мне нет нужды слушать, что произойдет дальше.

Калла

На шеи двух мужчин накидывают петли – метко, но осторожно, чтобы избежать контакта с их кожей. Когда Эша и Тёрка вытаскивали из ям, я заметила среди деревьев Би. Сестра стояла и прислушивалась к происходящему, хотя я сказала ей сюда не приходить. Теперь она исчезла из виду.

Би не желает услышать, как захрустят шеи мужчин, как разойдутся кости в тех местах, где им не положено расходиться. Но ушла не только она. Многие члены общины поступили так же: спрятались в своих домах, задвинув занавесками окна и приложив к ушам подушки, чтобы не слышать ни звука. Работать сегодня уже никто не будет, посевы останутся без ухода, плоды – без сбора, и в общинных печах не выпекут ни одной буханки хлеба. Детей тоже увели, но не на луг – поупражняться в прыжках и кувырках колесом или плетении венков из одуванчиков под лучами утреннего солнца. Всех ребятишек закрыли в их комнатах, чтобы они поразмыслили о наказании, которое их ждет, сделай они хотя бы один шаг за нашу границу. Сегодняшняя казнь – напоминание всем нам: «Оставайтесь в черте Пасторали, и вы будете в безопасности. Стоит вам ее покинуть, и вы неминуемо столкнетесь со смертью. Так и или иначе».

Я жду, что Леви скажет что-то еще, объявит окончательное решение. Заверит общину в точных, недвусмысленных и неоспоримых выражениях, что все это правильно, что у нас не было выбора. Но его открывшийся рот испускает только воздух, скопившийся в легких. Леви впервые не находит верных слов.

Наверное, он ощущает тяжесть множества выжидательных взглядов. Быстро сомкнув челюсти, Леви кивает Генри, стоящему с другой стороны от двоих мужчин с накинутыми на шеях петлями. И одним резким ударом Генри с Паркером выбивают из-под них сапогами деревянные поленья. Те откатываются в сторону, к дереву Мабон, а я моргаю. Мне требуется несколько секунд, чтобы собраться с духом и поднять глаза на ступни, передергивающиеся в воздухе, – ноги сотрясаются в конвульсиях там, где они примыкают к содрогающемуся торсу. Грудная клетка и у Эша, и у Тёрка странно расширяется, как будто их легкие раздулись в отчаянном поиске воздуха. Но воздух к ним не поступает – по тому, как скрючились в последней судороге пальцы обоих мужчин, уже понятно, что их шеи сломаны. Конвульсии их тел остаточные – спазм мышц, и только. Первым перестает содрогаться Тёрк, Эш замирает следом. Еще пара секунд – и их висящие в петлях тела безжизненно обмякают.

Смерть сковывает их, сердца прекратили качать кровь по венам. Да и не кровь это вовсе – из ран безжизненных тел вытекает иссиня-черная, зловещая на вид жидкость, такая же, какая брызнула из их рук, взрезанных Леви. Несомненный симптом вязовой ветрянки. Почва не исцелила несчастных, как мы надеялись. Они все равно бы скончались. И, пожалуй, этот способ – удушение – самый милосердный. Он позволил им умереть быстро, не корчась в агонии медленной, мучительной смерти.

В ушах эхом отдается плач женщин.