Мрачные сказки

– Они оставляли нам подсказки, – говорю я. – Хотели, чтобы мы нашли их послания.

Наш дом хранил тайны, а сейчас мы их разбередили – как ветер, задувающий в распахнутую дверь, разворашивает сухие листья, забившиеся по углам комнаты.

– Но никто из них не сообщает нам, что с ними случилось, – брови Тео сходятся к переносице. – Быть может, Тревис Рен ушел отсюда без Мэгги, как сказано в записке. Возможно, он оставил ее в Пасторали.

– Тогда где же она?

Тео сжимает в руке листок так, словно хочет выжать из него все ответы на наши вопросы:

– В блокноте не хватало трех страниц. Мы нашли две. Где-то должна быть еще одна. – Взгляд мужа скользит мимо меня. – Надо обыскать весь дом.

И всю ночь мы проводим, отдирая и поднимая половицы, прощупывая пальцами все заломы и вздутия на обоях, заглядывая под старые, запыленные картины на стенах, снимая с полок книги и пролистывая их в поисках заложенного между страницами листка. Но так ничего и не находим. Если Тревис и оставил последнюю страницу в нашем доме, то он спрятал ее так хорошо, что нам ее не найти…

И лишь когда солнце показывается из-за деревьев, мы залезаем в постель – вздремнуть хоть часок. Наши тела истощены, ум забит фактами, которые не получается свести в единую картину. Но я убеждена: если бы мы нашли эту третью страницу, еще одну подсказку, все сразу бы встало на места.

* * *

Прошли сутки с того момента, как Эша и Тёрка закопали по плечи в ямах под деревом Мабон. И когда я прихожу в Пастораль с флягой Мэйсона, заполненной настойкой из свежего имбиря, настроение кругом царит безрадостное. Яркое послеполуденное солнце неприветливо бьет в глаза. Я прохожу мимо Марлы, работающей на общинной кухне вместе с Руной, но она отводит от меня взгляд. И не только она. Никто не хочет встречаться со мной глазами.

У всех головы низко опущены, люди передвигаются как тени – делая вид, будто бы всецело поглощены повседневными делами, и избегая общаться друг с другом. Возможно, это стыд. Ведь никто из нас и не подумал перечить. Мы все, дружно и молча, обрекли Эша и Тёрка на три долгих, мучительных дня. И каждый из нас – включая Леви – повинен в их страданиях.

Приблизившись к Кругу, я вижу Генри. Прислонившись к дереву Мабон, он вырезает что-то ножом из куска дерева. Фигурку оленя или жирафа, которую он потом подарит кому-то из ребятишек.

Кивнув, Генри пристально наблюдает за моими движениями. Эш с Тёрком выглядят намного хуже, чем накануне. Их руки посинели и обмякли; петли веревок вгрызлись в запястья. Глаза у обоих закрыты, головы свешиваются набок, почти касаясь земли.

– Они живы? – тихо спрашиваю я.

– Да, – мрачным тоном отвечает Генри.

Его поставили охранять двух мужчин, следить за тем, чтобы они не выбрались из ям и не сбежали (что мне представляется невозможным). А еще Генри должен следить за тем, чтобы им никто не попытался помочь.

С флягой в руке я опускаюсь перед ними на колени.

– Держись подальше, – предостерегает Генри. – Ты же не хочешь заразиться.

Веки Тёрка подрагивают, как будто ему снится кошмар. Но через пару секунд он открывает глаза.

– Выпей это, – ласково говорю я Тёрку.

Его глаза затуманены, взгляд отстраненный. И я не пойму, он смотрит на меня или сквозь меня.

– Не уверен, что тебе стоит им что-либо предлагать, – напрягается Генри.

– Им необходимо питье, – отвечаю я. – Иначе они не переживут эти три дня.

Генри озирается. Но никого рядом нет. Никто не осмеливается приблизиться к площадке для собраний – людям невыносимо смотреть на мучения Эша и Тёрка и сознавать, на что мы их обрекли. Все стараются держаться в стороне. Генри смотрит на меня и кивает.

Тёрк не произносит ни слова, но его рот приоткрывается, и я подношу флягу к его губам. Тёрк пьет, часть жидкости стекает по его подбородку, а потом он слабо мотает головой – больше не может.

– Что это? – спрашивает Эш.

Его голос как сдавленный стон. Но он тоже приоткрыл глаза и наблюдает за мной.

– Имбирная вода, она вас согреет.

Придвинувшись к Эшу, я помогаю ему напиться. Эш в несколько глотков опорожняет флягу. И взгляд у него более ясный и более осмысленный, чем у Тёрка. Но все равно заметно, что он страдает.

– Ты чувствуешь руки?

Я киваю на запястья, задранные над головой.

– Нет… с ночи… Они поначалу болели, а теперь перестали.

Меня подмывает подмигнуть Эшу, дать понять, как я ему сопереживаю. Даже если они с Тёрком выживут, если почва действительно высосет из них болезнь, они могут лишиться кистей и даже рук.

И тогда окажутся бесполезными для общины. Нарушение кровотока чревато необратимыми повреждениями рук. Вряд ли они сохранят работоспособность.

– Как бы мне хотелось еще что-то сделать для вас, – шепчу я.

– Моя дочка умрет без врача, – с трудом сглатывает Эш. – Ты могла бы ей помочь.

– Не могу, – качаю головой я.

– Пожалуйста, – молит Эш.

И через секунду заходится кашлем. Похоже, земля сдавливает ему грудь, каждое движение отдается в теле болью. Генри подходит к нам ближе.

– Достаточно, – шипит он мне. – Уходи, пока тебя тут не заметили.

– Всего минуту, Генри!

Я оглядываюсь на Эша, но его взгляд уже поплыл; он смотрит в никуда.