Мрачный залив

– Я этого не писал! – говорит Коннор. Я кладу руку ему на плечо, и он умолкает, но я чувствую, насколько он напряжен.

– Он знает, что ты этого не делал, – подтверждаю я. – Не так ли, детектив? Также он знает о вандалах у нашего дома. И о листовках. Странно, почему – учитывая все это – он считает, будто наручники нужно надеть на тебя, а не на кого-нибудь другого.

– Я не хотел привозить тебя сюда. – Холланд по-прежнему обращается напрямую к Коннору, игнорируя меня. – По сути, я изо всех сил пытался избежать этого.

Я щелкаю пальцами и постукиваю по столу.

– Послушайте, разговаривайте со мной, а не с ним. Он закончил отвечать.

И Холланд в конечном итоге так и делает. Он смотрит мне прямо в глаза и не отводит взгляд. Вид у него неподдельно печальный.

Я чувствую, что именно на этом и строится вся игра; вероятно, он расколол множество подозреваемых этим неприкрытым сочувствием. С Коннором это тоже сработало бы, если б я позволил.

Я улыбаюсь.

– Продолжайте. Расскажите мне, что еще, по вашему мнению, у вас есть. Потому что я гарантирую – у вас нет ничего, из-за чего следовало бы затевать все это.

– У меня есть свидетель, который утверждает, будто видел у Коннора пистолет. Фактически он принес его в школу на прошлой неделе. На этом форуме ваш сын взял псевдоним Потрошитель, вы это знаете. У нас есть и другой свидетель, который слышал, как Коннор много раз публично заявлял, что намерен убить целую группу людей. Мы воспринимаем это всерьез, мистер Кейд. И я искренне надеюсь, что вы тоже.

– Это ложь! – Коннор подается вперед, лицо его пылает, кулаки стиснуты. Я крепче сжимаю его плечо и вынуждаю его выпрямиться. – Папа! Я не делал этого!

– Может быть, и так, мальчик, – говорит Холланд со скорбным видом. – Но эти два свидетеля подали свои заявления вчера. Еще до того, как пост появился в Сети.

– Идеально согласованное время, – отвечаю я. – У вас есть какие-нибудь доказательства этого? Другие дети подтверждают эти заявления?

Холланд вздыхает.

– Мистер Кейд, мы оба знаем, что я мог бы солгать вам на этот счет – сказать, что двадцать учеников подтвердили эти слова для протокола, сказать, что есть видео из школы, сказать… да что угодно. И даже если б я не лгал, вы явно сочли бы это ложью. Поэтому я не знаю, какого осмысленного ответа на этот вопрос вы ждете от меня. Но вот что я скажу вам – так откровенно, как только могу: у меня есть подтверждение.

Я открываю рот, потом снова закрываю. Мне нужно следовать собственным советам. Я не смотрю на Коннора. Я смотрю прямо на детектива, он смотрит на меня в ответ и в конце концов отодвигает свое кресло.

– Я сообщу вам, когда ваш адвокат прибудет сюда, – говорит он.

Дверь за ним закрывается, и я слышу, как щелкает замок. Нам никуда не уйти. Коннор произносит:

– Сэм, я не…

– Не говори ничего, – предупреждаю я. – В этой комнате есть камеры, и они могут слышать все, что мы говорим. Скажешь, когда адвокат будет здесь, потому что им придется выключить камеры; но пока молчи. Ладно?

Вид у него жалкий, бледный, абсолютно поникший. Но он кивает. Я обнимаю его одной рукой, и мы молча прижимаемся друг к другу. Я боюсь за него. Трудно понять, что на уме у Холланда. Может быть, он сказал правду насчет свидетеля – и насчет того, что свидетель не один. Не знаю. Я по-прежнему верю Коннору, но… выглядит все это нехорошо.

Спустя целую вечность – то есть два с половиной часа – приезжает наш адвокат, и полиция решает, что не будет пытаться обвинить Коннора. И это говорит мне, что если даже у них и есть свидетели, копы не очень-то им доверяют. Пока что.

Мы едем домой, от усталости у меня кружится голова, и я изо всех сил стараюсь следить за дорогой, но все-таки спрашиваю:

– Потрошитель?

Коннор вздрагивает и говорит:

– Знаю, это звучит… не очень.

– Не хочешь рассказать, почему ты выбрал такой ник?

– Потому что так меня называют в школе. Стали называть после того, как поползли слухи. А слухи всегда расползаются, куда бы мы ни уехали. Я решил, что, наверное, следует просто взять это имя на форуме. Я разговаривал об этом с Ланни. Она думала, что это круто.

О, это вполне в духе Ланни. Конечно же, она так думала. И тот факт, что никто из них не сказал нам… на самом деле не должен меня удивлять. Они оба в том возрасте, когда делают одно, а своим родителям говорят совсем другое.

– Так вот почему ты отвечал на вопросы о Мэлвине, – догадываюсь я. – Чтобы по праву носить это прозвище?

– Ну да… Я имею в виду… пусть лучше меня считают малость чокнутым, чем слабаком, которого можно пинать в любой момент.

В качестве стратегии преодоления это на самом деле не так уж плохо. Я знаю, что Гвен это не понравится, но я отчетливо вижу ключевой смысл этого.

– Эй, парень. Я тебя все равно люблю. И ты это знаешь, верно?

– Спасибо, папа, – отвечает он. – Я тоже тебя люблю. – Он нечасто говорит это, и я тоже. У мужчин не принято признаваться в таких чувствах. Но сейчас, в эту тихую минуту, оно кажется правильным, и мне становится лучше. Надеюсь, ему тоже. – Мама надерет мне задницу.