Мракобесие атеизма

[Так вот], количество частиц во Вселенной – я говорю не о песчинках, а о протонах, электронах и нейтронах, – составляет 10 в 80-й степени. 1080 – это единица с 80 нулями после нее. 10690 – это единица, после которой стоит 690 нулей. Во Вселенной не хватит частиц, чтобы выразить количество необходимых нам попыток; вы исчерпаете весь ресурс к тому времени, как дойдете до 10 в 600-й степени.

Если вы возьмете всю Вселенную и преобразуете ее в компьютерные микросхемы (забудьте об обезьянах), каждая из которых весит одну миллионную грамма и оснащена компьютерным чипом, способным создавать комбинации из 488 букв, скажем, миллион раз в секунду; если вы представите всю Вселенную в виде таких компьютерных микрочипов и эти чипы будут совершать миллион операций в секунду, производя каждый раз случайный набор букв, то количество сделанных ими попыток от самого начала времен достигнет 10 в 90-й степени. Вы снова исчерпаете весь запас попыток к тому времени, как окажетесь перед множителем 10 в 600-й степени. Вы никогда не получите сонета в результате чистой случайности. Размеры Вселенной должны быть больше в 10600 раз. Но мир до сих пор думает, что обезьяны могут сделать это в любой момент.

После презентации я сказал Шредеру: да, вы достойно и убедительно доказали, что «обезьянья теорема» – чушь собачья. А на примере сонета – так просто блеск: данная теорема иногда предлагает использовать пьесы Шекспира, того же «Гамлета». Если теорема не работает даже на одном-единственном сонете, абсурдно предполагать, что куда более сложное творение, к которому относится происхождение жизни, могло появиться в результате простой случайности.

Я сказал Шредеру: да, вы достойно и убедительно доказали, что «обезьянья теорема» – чушь собачья.

Дуэль с Докинзом

Помимо публичных дебатов я принимал участие в различных полемических беседах в письменной форме. Один из ярких примеров – дискуссия с ученым Ричардом Докинзом. Я одобрял его атеистические труды, но всегда критически относился к его учению об эгоистичном гене.

В «Дарвиновской эволюции» я отметил, что естественный отбор на самом деле ничего не порождает. Он лишь устраняет или стремится устранить все, что не выдерживает конкуренции. Изменение не обязано давать своему обладателю сколь-либо реальные преимущества, позволяющие избежать устранения в конкуренции; вполне достаточно того, что оно не обременит его недостатками. Вообразим слегка нелепую картину и представим, что у меня под пиджаком – бесполезные крылья, слишком слабые, чтобы оторвать мое тело от земли. Они не помогут мне спастись от хищников или добыть пищу. Но до тех пор, пока они не делают меня более уязвимым для хищников, я, вероятно, смогу оставаться в живых, что позволит мне передать свои крылья потомкам. Ошибка Дарвина в его чересчур самоуверенном заключении о том, будто естественный отбор что-то порождает, произошла, вероятно, в результате употребления им выражений «естественный отбор» или «выживание сильнейших» вместо его же собственной альтернативы, которой он сам в конце концов и отдал предпочтение – «естественное сохранение».

В продолжение беседы я сказал, что книга Ричарда Докинза «Эгоистичный ген» была крупным мероприятием по массовой мистификации. Как философ-атеист, я считаю подобный вид популяризации столь же деструктивным по своей сути, как и книги Десмонда Морриса «Голая обезьяна» и «Людской зверинец». В работах последнего под видом просвещения в области зоологии представлено систематическое отрицание всего, что свойственно нашему виду, если рассматривать его как чисто биологическое явление. Моррис игнорирует очевидную разницу между человеком и другими видами или отделывается поверхностным объяснением, когда кто-то касается данной темы.

Докинз, с другой стороны, пытался сбросить со счетов или обесценить достижения генетики за последние пятьдесят с лишним лет – например, открытие того, что наблюдаемые характерные особенности организмов главным образом обусловлены взаимодействием многих генов, а сами гены в большинстве своем оказывают на многие такие черты самые разнообразные эффекты. У Докинза главным средством, определяющим человеческое поведение, является наличие у генов свойств, которые, следует отметить, можно приписать только личности. И после настойчивого убеждения в том, что все мы – всего лишь творения наших генов и лишены любого выбора, он делает вывод, что мы не можем не разделять с этими полновластными монадами их непривлекательные личные свойства.