Мраморное сердце

И хотя не до конца он преодолел все свои комплексы и неуверенность, связанных с миром мраморных скульптур Жана Ланже, всё же он был на пути к полному освобождению. Он был из тех, кто смотрел в глаза своим страхам, ведь только так их можно преодолеть. Но сейчас он понимал, что ревность и любопытство также двигали им, ничто по идее не изменится, если он увидит скульптуру сегодня на официальном открытии. И он больше не позволит себе плюхнуться в обморок, как хрупкая барышня (как тогда в МОМА, когда он сопровождал Люси) и не покажет свои эмоции. Наоборот, он был готов включить в себе нейтральную невозмутимость, но как же ему было интересно, узнает ли кто-нибудь в этой скульптуре его, и если нет, будет ли объявлено имя модели? Он был уверен, что коллекционеров и любителей искусства заинтересует эта личность, хотя Жан и говорил, что не наделяет индивидуальностью свои скульптуры, и личность роли не играет, важно лишь то, что она в себя впитала во время процесса. Так что и он сомневался не меньше Райана, но пора было взрослеть, этот день всё решит.

Они приехали с Майклом примерно на полчаса позже официального начала, потому что этот куратор Джеймс сказал ему не появляться там, пока не соберутся все сливки общества. Его бойфренд тоже был сливками общества, так что по идее он имел права приехать чуть ли не первым, но не хотелось конфликтовать, ему было стыдно за своё вчерашнее поведение, ничего не добился, только опозорился и выставил на обозрение свою некомпетентность и инфантильность. Он никогда не вёл себя адекватно, по сути, когда находился в студии Жана или рядом с его скульптурами, так что Райан имел полное право считать, что он слегка повредился умом. Это ж надо так, а ведь он всегда считал себя таким сдержанным, таким адекватным, таким компетентным!

Они с Майклом были прекрасны – высокие, стройные, сияющие, уверенные. Костюмы на них сидели замечательно, подчёркивая достоинства и скрывая недостатки (за это он и обожал одежду Райана, в ней он себя чувствовал красивым по умолчанию). Следы от простуды были тщательно скрыты, и лишь нездоровый блеск его глаз мог выдать, что его лёгкость и непринуждённость были наигранными. Они улыбались, кивали, иногда обнимались, обменивались комплиментами или банальными репликами, пока направлялись к своему столику, скоро должно было начаться официальное открытие, пора было занимать свои места. Некоторые арт объекты находились прямо в банкетном зале, украшенном минималистичными рождественскими декорациями. Но не было ни намёка на его скульптуру, он понятия не имел, как и где её разместили. Он знал расположение этих залов, но до сих пор гадал, в каком месте лучше всех было расположить мраморную фигуру в полный человеческий рост. В рекламном видео пресс-релиза и на тех немногих фотографиях, что дразнили пользователей интернета, тоже ни слова не было о том, что в галерее будет выставлена работа Жана Ланже. Возможно, это держали в тайне по каким-то причинам. По идее, для рекламы лучше было бы орать о самых громких именах (а Жан Ланже сейчас был нарасхват в США) всеми возможными способами, но с его мнением никто не считался. Сердце бешено колотилось при мыслях, что где-то совсем рядом стоит скульптура Ланже с его обликом. Боже мой, она так близко, думал он, не понимая, что сейчас испытывает – тошнотворный позыв покончить с собой или высвободить бурный оргазм.

Из-за рассеянности, болезни и навязчивых мыслей о своей скульптуре, он слабо концентрировался на всей этой официальности и помпезности. Даже когда сам Райан выступал с пафосной речью по поводу открытия своей первой (но не последней, обещал он) выставки, он лишь улавливал какие-то конкретные слова или фразы. Он сотни раз был на открытиях галерей и даже музеев, и примерно знал, что говорят в своих официальных речах. Райана поздравляли, гости комментировали, вручали подарки, благодарили его за эту прекрасную возможность восхищаться искусством, фотографировались, а потом все дружно выпили шампанского и налетели на закуски. Ужин будет уже после того, как все посмотрят работы в галерее, и он будет приурочен к Рождеству. Есть ему не хотелось, так что он лишь эстетически пожирал глазами эти бессчётные горы hors d’oeuvres, пестрящими всеми возможными рождественскими цветами и формами (красный, зелёный, белый, снежинки, саночки, веночки…), боясь, что не способен сегодня потреблять в пищу ничего кроме шампанского.