Мраморное сердце

Слова Ланже задели и встревожили Райана, потому что он попал в точку, Райан действительно видел что-то в Джулиане такое, что не поддавалось разумному объяснению. Он сейчас не мыслил в рамках банальных гормональных изменений, и даже не помышлял о глубокой эмоциональной связи между ними или общих интересах и взглядах на жизнь. Тут было что-то ещё, что-то витающее совсем близко, но до сих пор неуловимое, но Жан оказался прав, Райан реально сравнивал Джулиана с его мраморной копией. Как же он желал, чтобы Джулиан и в жизни был бы так безупречен, и как мечтал о том, чтобы эта скульптура имела хотя бы половину процента от живительной энергии Джулиана! И хотя он не воспринимал при этом эту скульптуру как невоодушевлённый предмет, для него это даже не был предмет, эта скульптура жила своей собственной абстрактной жизнью, далёкой от биологических понятий, но, тем не менее, ей никогда было не впитать в себя той неподражаемой живительной силы.

Боже мой, думал он, почему не существует чистого идеала? Почему, когда я нахожу что-то воистину безупречное, оно имеет такие невосполнимые прорехи, когда ты углубляешься в самое его сердце? Почему это божественное мраморное изваяние способно лишь на миг коснуться нас своей чистотой и совершенством, а потом вновь растворяется в своей отрешённой нейтральности неживого? И почему самые красивые, умные, интересные, яркие люди, даже самые лучшие во всём, почему они не могут быть во всём идеальны? Физическая красота так недолговечна, так притянута за уши, стоит только познакомиться ближе с телом даже самого красивого человека, молодого и пышущего здоровьем, как все эти мелкие несовершенства обрушаются на тебя, убивая все мечты. И тогда хочется бежать в мир идеальных скульптур, которые на тебя молча взирают без осуждения или привязанности, безжалостно лишая всё жизненной энергии.

Но он очень хорошо запомнил тот момент, когда Джулиан увидел свою скульптуру. Ему было крайне трудно задерживать на нём внимание, к тому же его голова была забита списками гостей, недостатком бокалов, важными звонками клиентов и прочей организационной мутью, чтобы расслабиться и получать удовольствие, как все эти люди вокруг. Он тут работал, и это был его первый подобный опыт (такой масштабный), так что все эти, не связанные с работой нюансы улавливались им, скорее третьим глазом. Но этот момент он не мог пропустить, и когда он настал, и Джулиан разглядывал своё мраморное изваяние, ему казалось, как будто открылись врата рая (или всё же ада?), и сверженный оттуда ангел впервые смотрел на своё отражение. Как будто что-то наконец-то дошло до точки кипения, и их слияние вспыхнуло бликом последовательной гармонии, и весь мир был освещён этой идеальной чистотой полноценности.

Но потом наваждение прошло, и вся человечность Джулиана вдруг отразилась в его болезненной фигуре, такой небезупречной, такой обыкновенной. И скульптура вновь стояла на страже в мире неживых, не позволяя больше никому проникнуть в глубины своего мраморного сердца. Неужели ради этого мига слияния я одержим этой скульптурой, думал он, разглядывая её пластичные изгибы во тьме галереи? Неужели это всё, что мне мог дать Джулиан? Эти размышления вводили его в депрессию, за окном как раз было Рождество, он отменил из-за авралов работы их с Лео бал, и в итоге Лео улетел со своим новым мальчиком в Италию на праздники. Райан не ревновал. Наоборот, так было спокойнее всем. Ему срочно надо было видеть Джулиана рядом с этой статуей, возможно, когда никто ему не будет мешать, он сможет вновь уловить их слияние, и скульптура раскроется ему до конца? Но Джулиан улетел с бойфрендом к его родителям куда-то в Колорадо, и вернётся только в начале года. Ему предстояло смириться с этим и терпеливо ждать его приезда.

17

После выставки Джулиан был на каком-то ненормальном подъёме, несмотря на то, что его настигла какая-то противная хворь. Его небезупречность по сравнению с его мраморным двойником теперь не давила на него своим превосходством, а наоборот, двигала его принять вызов скульптуры и стремиться познать то же самое и добиться этой идеальности на пути к высшей экзальтации. Конечно, его иногда передёргивало от воспоминаний, когда скульптуры Ланже не просто показывали ему обратную сторону своего перфекционизма, но и засасывали его туда, в царство анти-жизни и полного упадка. Он понимал, что всё это его ждёт, если он намерен пройти путь знаний до конца, ему уже было плевать на последствия, он готов был терпеть, страдать, бояться, сомневаться, умирать и воскресать много раз, лишь бы приблизиться к тому состоянию, что излучала его мраморная копия. Но это всё было настолько абстрактным, он совершенно не понимал, как и куда копать, чтобы добиться этого состояния, но одно он знал точно, смысл жизни он себе нашёл однозначно.