Ригель думала. В ней метались странные чувства, но тщеславие было ярче всех. Это было самое выгодное предложение из всех: она не просто спасет брата, но и получит покровительство этого богатого мужчины, который будет лежать у ее ног и благоволить пред ней.
Все складывалось так удачно, но отчего же было так нестерпимо больно внутри? Отчего перед ее глазами на секунду возник образ Альбуса и сердце дрогнуло так по-предательски?
В ней сражались два чувства: тщеславие и любовь, и Ригель была слишком разумной, чтобы выбрать второе, потому что она, любовь, никак не поможет ей, не обеспечит безопасность брату и не улучшит жизнь. Единственный выгодный вариант Ригель — это Самайн Кроусон, и она ни за что не потеряет его.
Улыбнувшись, Ригель приблизилась к его лицу и прошептала прямо в губи:
— Я согласна.
Он целовал грубо, по-жесткому, терзая ее губы, оставляя на них мелкие раны, только ей было плевать. Нужно было как можно скорее возвращаться к брату и сказать, что она обо всем договорилась, что у них обязательно все будет в порядке. Внутри на мгновение образовалось спокойствие: так бывает, когда после стольких дней страха и нервов вдруг появляется спасительный круг.
Их отрезвил скрип двери и какой-то грохот. Самайн, недовольно сверкнув глазами, оторвался от желанных губ и посмотрел на порог, где стояла Селена, у которой на лице застыло выражение ужаса и слепой ярости и чьи руки держали металлический поднос, содержимое которое валялось на полу, и только один бокал катился по паркету, остановившись у ковра, со звоном ударившись о преграду.
— Вы…— прошептала она, схватившись за ручку. Весь ее вид был такой жалкий и побитый, что Ригель усмехнулась, приподняв брови, посматривая на нее из-за его плеча. — Да как…
— Ригель, — громко перебил ее он, отвернувшись от жены. — Думаю, мы договорились.
— Несомненно, — томно протянула Забини, следя, чтобы голос не подвел ее. Свою роль нужно было отыгрывать безупречно.
— Тогда я занесу деньги позже, — глаза в глаза, и весь мир подождет. — Чтобы закрепить наш…договор.
— Эй! — неистово прокричала Селена, но он даже не повернулся. Все его внимание занимала одна только Ригель, и не сказать, что это не льстило.
— До скорой встречи, Самайн, — прошептала она, усмехнувшись, а потом резко пошла по направлению к двери, ощущая яростный взгляд Селены, которая, казалось, еще чуть-чуть и просто завопила бы. — Пока, — непринужденно бросила ей Забини, прибавив шага, не слушая, как та яростно что-то заверещала, призывая ее остановиться. Ригель было плевать, все, что представляло ценность — был ее брат, и нужно было скорее попасть домой и разделить с ним радость.
Волнение переполняло ее душу. Какая-то забытая легкость наполнила тело, и ей было абсолютно плевать, что она собственноручно подписалась на зависимость от Самайна. Право, это было даже прекрасно — он любил ее так преданно и долго, пора уже дать собачке долгожданную косточку. У нее впереди одни только победы, Забини верила в это, улыбаясь счастливо, так искренне, как никогда в жизни.
Трансрессировав домой, Ригель вбежала в комнату брата, но его здесь не было. Нахмурившись, она позвала Маркуса, но ответом ей служила громкая, разрывающая нервы тишина. Забини прошлась по всему дому, заглядывая в каждый уголок, но нигде так и не смогла обнаружить его, и постепенно страх стал наполнять ее, грозясь выйти из берегов.
«Куда он, черт возьми, пошел», — в отчаянье думала Ригель, выйдя наконец на улицу. Парк у их дома был неухоженный, заброшенный, и какое-то гнетущее ощущение ложилось на ее сердце, стоило только посмотреть на эти дикие деревья, и позараставшие дорожки. В детстве это место притягивало своей мрачностью, они играли, резвясь в этих зарослях, прячась от надоедавших гувернанток, которые не очень и пытались искать их.
Какое веселое и беззаботное было у них детство, и насколько одиноким оно казалось теперь. Предоставленные только друг другу, они росли, как дикие звери, не знавшие родительской ласки. Призрак матери возвышался над ними, выходя из говорящего портрета, а живой отец был мертвее всех — он застыл во времени и лишь отчаянно пытался найти хоть какую-то работу. Все это пронеслось перед ее глазами, когда Ригель шла по таким знакомым сердцу тропинкам, меланхолично улыбаясь.
Она шла вперед, лениво посматривая по сторонам, когда увидела его. Маркус лежал на земле, почему-то лицом к траве, и не двигался.
«Какая глупая игра», — насмешливо пронеслось у нее в голове. Право, зачем он вообще разлегся посередине парка на холодной, мокрой траве?
— Маркус, — пролепетала беззаботно, но он молчал. С его губ не сорвалось ни слова.
Что-то внутри вздрогнуло. Ей хватило секунды, чтобы осознать, что это была никакая не игра, а что-то серьезное, и примерно столько же, дабы добраться до него и перевернуть к себе лицом. Ригель закричала, задрожав всем телом и резко отпрыгнула, продолжая с ужасом таращиться на брата.
Его лицо было синим, неественно, болезненно синим, и он смотрел такими пугающими большими глазами, что ее все начало колотить.