Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

Музейное строительство на периферии в соединении с развертыванием новых форм художественного образования являлось частью плана отдела ИЗО. С 11 по 18 февраля 1919 года в Петрограде состоялась музейная конференция. Мстеряне приняли в ней участие. Развитие музейной сети подразумевало в том числе создание экспозиций авангардного искусства. Его достижения таким образом расходились по стране, обретая свое законное место в истории отечественной культуры. Но главной функцией музейной реформы оставалось сохранение памятников прошлого. В силу особого отношения «левых» к народному искусству вообще и к иконописи в частности у «идейно чуждого» академиста Федора Модорова на этой почве возникали новые точки соприкосновения с влиятельным крылом его столичных коллег.

К осени 1919 года сложилась целая инфраструктура, занимавшаяся продвижением по городам и весям коллекций произведений искусства[188]. Глубина их проникновения вызывает сегодня удивление. Среди протоколов Музейного бюро есть списки картин, подготовленных в ноябре 1919 года к отправке в крошечный городок Вятской губернии Слободское и… в Мстёру[189]. Вятчанам достались работы Ольги Розановой, Василия Кандинского, Любови Поповой, Алексея Моргунова, Александры Экстер[190]. Представители Мстёры за «своими» картинами по неизвестным причинам не явились, и они были распределены в другие места[191].

О содержании первой московской экспозиции мстёрских Свомас в Хамовниках позволяет с уверенностью судить следующая столичная выставка, в которой их пригласили участвовать, — VII Государственная выставка отдела ИЗО. Она открылась 30 марта в залах Музея изящных искусств. Мстеряне планировали доставить экспонаты в Москву собственноручно. Но тогда практически полностью прервались пассажирские перевозки по железной дороге между Нижним Новгородом и Москвой. Возможно, это бы не остановило Модорова, но его свалил сыпной тиф, и в итоге было решено отправлять груз почтой. Таким образом, сохранился полный реестр с перечнем экспонатов[192].

Из 28 работ 17 — иконы. Хотя среди авторов были педагоги[193], свой полновесный вклад в эту часть экспозиции внесли ученики. Чеканно-эмалевый отдел представили братинами, чеканными окладами, чернильницами, солонками исключительно преподаватели Д. Кулаков и Ф. Серебряков-Луговой. Класс рисунка и композиции демонстрировал ученические тетради рисунков с натуры и композиционных заданий. Мстёрский стенд дополняли иллюстрировавшие занятия в мастерских фотографии, сделанные Е. А. Калачёвым. Отсутствовали лишь достижения столярного отдела, находившегося в стадии формирования, и вышивальщиц, которые никак не могли начать нормально заниматься из-за хронического дефицита материала[194].

^{Федор Модоров. Старик-реставратор Миша Главной. 1918. Холст на картоне, масло. Ивановский областной художественный музей. Публикуется впервые}

Легко вообразить чувства Модорова: болезнь помешала ему лично представить свои мастерские в Москве на выставке с высоким статусом «государственной». По существу, это был первый смотр сил, призванный показать, насколько теория реформы художественного образования и художественного производства не расходится с ее делами. Мстёра оказалась в одном ряду с Первыми Свомас (бывшее Строгановское училище), Петроградским государственным фарфоровым заводом, Национальной Петергофской гранильной фабрикой, Первыми Петроградскими художественно-промышленными мастерскими, московским Кустарным музеем, мастерской украинской Вербовки и немногочисленными провинциальными Свомас[195]. Символично выглядело участие в выставке кустарей Владимирской и Московской губерний — адресатов методической и иной помощи учебных заведений новой генерации.

Ближайшим свидетельством успеха Мстёрских художественно-ремесленных мастерских в Москве, подтверждением правильности избранного Модоровым наступательного курса стало предложение отдела ИЗО провести в Мстёре в начале апреля совещание по вопросу расширения сети художественно-промышленных школ. Деятельный характер мстёрского уполномоченного заставил Наркомпрос присмотреться к нему как к человеку, способному создать своеобразный узел прочности реформы в старом центре исторического промысла. Модоров сумел побороть предубеждение к себе тех, кто «в центре» изначально оценивал его кандидатуру без энтузиазма.