Мстерский летописец

— Рано тебе жениться, — отрезал Александр Кузьмич и вышел во двор, где чинил коровий омшаник.

А Татьяна Ивановна обрадовалась новости. Беспокоилась она за сына, больно робок с девками, и достатку большого у них нету, какой попало отдавать сына не хотелось. А тут — купецкая дочь, да слыхивала Татьяна Ивановна про Истомахиных, хорошие, говорят, люди, а уж чего лучше для такого парня, как добрая девка. Бойкая да злая враз его скрутит.

— Посмотреть надо, — нашептывала она ночью горячему своему муженьку. — Парень — не девка, не из дому, а в дом, да и помощницу приведет, мне полегче будет.

— Тебе своих четырех мало, — озлобился Александр Кузьмич, — скажи, что любимцу своему потрафить хочешь.

— И это тоже. Чего парню душу ломать, коль приглянулась невеста?! Добрая, сказывают, девица.

— Злые, добрые, — огрызнулся Александр Кузьмич. — Только дело с Иваном затеяли, а тут — бац: жениться хочу. Это разве хозяин?! Дети пойдут, работа — насмарку, с отца начнуть тянуть. Нет! Не даю согласия, — отрезал он и отвернулся, будто оскорбленный жениными разговорами.

— Куда торопиться-то? — попробовала уговорить сына утром и Татьяна Ивановна. — Вот литографию устроите, все наладится, отец, можа, и помягчеет, а девок много…

— Много, да не таких! — помрачнел Иван. — Такая не засидится, враз уведут из-под носа.

— Да она-то тебя хоть видала, говаривал с ней, согласная?

— Говорить об этом еще не говорили, а переглядывались, чувствую — согласная будет. Только спросить не спросил — оробел больно.

— Да, можа, она уж сосватанная?

— Нет, Осип Осипович знал бы, он сам меня уговаривает.

— Ох, горе ты мое луковое, да отец-то — ни в какую: отрабатывать, говорит, надо.

— Отработаю я ему. Слово даю, всю жизнь буду на него работать, отделяться не будем. У ней семья большая, жить здесь будем, вот и отработаем вместе, как есть, уговори ты его, матушка.

— Ах ты, мой сердешный. Взяла тебя девка за сердце, хорошо, ежели добрая, а то пропадешь нипочем зря.

— Добрая она, матушка, добрая, по глазам вижу.

— То-то и оно, что по глазам только и видишь, а девка, когды замуж соберется, глаза каки хошь сделает. Ей бы только парня окрутить, под венец увести, а там — хоть кол на голове теши…

— Не такая она, матушка.

— Не такая, не такая — заладил. А какая — и сам не знаешь. Попробуй уговори отца… разве не знаешь упрямца?! И любит он тебя, души не чает, ничего для тебя не жалел, еще гулять бы да гулять в холостяках, а ты вон что удумал…

— Не хочу я гулять, работать на отца буду, уговори ты его.

Неделю еще Александр Кузьмич не давал сыну согласия, но каждый вечер они с Татьяной Ивановной обсуждали, что к чему и как засылать сватов. Только сыну пересказывать их разговоры Александр Кузьмич не велел. Однако Татьяна Ивановна намекать сыну намекала, что дело не безнадежное, чтоб попокорливей с отцом был, не перечил ему. Иван старался изо всех сил.

Иван Николаевич Истомахин, купец в третьем поколении, мог бы и покапризничать, выдавая дочь за крепостного крестьянина. Но крепостное право уже трещало по всем швам. Многие мстёрские крестьяне, как и Голышев-старший, давно жили по-купечески. И про род Голышевых, мастеровой, Истомахин слышал, и что Александр Кузьмич столь лет в писарях да бурмистрах ходил. И Сеньков жениха уж очень нахваливал. Авдотье парень полюбился. Да и следующая за Авдотьей дочь, Елизавета, подрастала, скоро тоже на выданье будет, и дале еще полно девчонок… В день засылки сватов, с утра, Татьяна Ивановна зажгла свечи перед образами. Свахой и сватом поехали в Вязники брат и сестра Александра Кузьмича — Хиония Кузьминична, в замужестве Лощилова, и Иван Кузьмич.

— Свату первая чарка и первая палка, — робели они.

— Ничево, ничево, сговорено уже, — успокаивала их Татьяна Ивановна.

Сваты должны были условиться с Истомахиными о дне смотрин, свидания жениха с невестой. Объяснение промеж молодых уже состоялось, мнение будущего тестя Голышевы знали и все-таки волновались, ожидая возвращения сватов.

Но, говорят, не невесту выбирай, выбирай сваху. Вернулись сваты веселые, глядины были назначены на завтра, и Голышевы отправились собирать родственников для поездки к невесте «на рукобитье». Утрецом пораньше, путь неблизкий, запрягли лошадей и двинулись в Вязники.

С первых дней сентября начались знобкие утренники, холодная роса лежала на придорожной траве. Но, пока ехали до города, день прогрелся. Колеса пролеток мягко и почти бесшумно катились по желтой от палых листьев каменке среди белоствольных берез. Это Аракчеев в свое время приказал насадить вдоль российских трактов берез. Со всей округи сгоняли для этого крестьян. Каждый помещик обязан был выставить своих крепостных. Крестьянским потом была полита эта дорожка, но получилась — на славу. Летом в березовой аллее было прохладно ехать, зимой деревья задерживали снег, защищали тракт от непогоды и ветра.

Истомахины уже ждали Голышевых. Приезжане, войдя в дом, сделали три поклона перед иконами:

— Хозяину с хозяюшкой и с детками — доброе здоровье!