Мстители двенадцатого года

Пленных уже выстроили. У одних вид был жалкий, другие держались браво – чему-то веселились, слышался смех, кто-то даже потягивал тихую мелодичную песню. Позади них вытянулись телеги с ранеными. Иные из них лежали пластом, с бледными, искаженными болью лицами, в окровавленных повязках и рваных мундирах. Наш француз сидел, свесив ноги. Голова целиком укутана белым тряпьем, как у старухи-нищенки в зимнюю пору. Но черные глаза живо блестят; в них – интерес и какое-то ровное спокойствие: война для него кончилась.

Алексей шагнул к нему.

– Кто вы?

– Жан Гранжье, офицер Драгунского Его Императорского Величества полка.

– Где вы нашли эту вещь? – Алексей показал ему кольцо.

– На груди сраженного мною русского гусара, сударь.

– Не стыдно было?

Француз беззаботно пожал плечами.

– Какой стыд, сударь? Война… Вон гляньте, – и он указал на дружную цепочку пленных по обочине, сидевших со спущенными штанами. – У войны свои законы и принципы. Там не место стыду, сударь. Сильный берет у слабого, оружный у безоружного, победитель у побежденного. Живой у мертвого.

И вдруг стал вглядываться в лицо Алексея. Спросил неуверенно:

– Это были вы, господин офицер?

– Это был я.

– Искренне сожалею, – чуть наклонил голову, поморщился, потревожив болью ухо. Которого уже не было.

– У меня была записная книжка…

– Да, просмотрел я ее. В нее были вложены письма.

Взорвался доселе молчавший Буслаев:

– Чужие письма, сударь, читать неприлично!

В ответ – безмятежный взгляд.

– Я рассчитывал найти в них важные сведения.

– А что за сведения вы искали в карманах вами же убитого, как вы полагали, офицера?

– Закон войны суров. Он порождает и героев…

– И мерзавцев! – перебил его Буслаев. – Очень жаль, что Фигнера на вас нет! Сашка быстренько бы отдал приказ поставить вон к той сосне и прибить к ней свинцовыми пулями.

– О! Фигнер! Беспощадный полковник…

– Подполковник, – будто это имело какое-то значение, уточнил Буслаев.

– За его голову назначена очень большая сумма.

– За голову князя Щербатова, – Буслаев положил Алексею руку на плечо, – тоже назначена сумма. Так что вы, сударь, без выигрыша. Остались при своих. А то и похуже.

– О! Князь! Я счастлив, что вы остались живы после моего удара. Поверьте, я искренне сожалею.

Буслаев расхохотался.

– Князь, как вы его поняли? О чем он искренне сожалеет? Что вы живы остались? Или о своем ударе?

– Да шел бы он к чертовой матери, – Алексей отвернулся: рядом осадил коня Волох.

– Алексей Петрович, батюшка вас требуют!

– О! – француз едва не хлопнул в ладоши. – У вас воюет вся семья! Мой отец остался дома, он не очень молодой и очень мирный человек. А мой брат, тоже Жан по первому имени, затерялся в вашей большой России. Нет, нет, он не воин, он служил гувернером или домашним учителем в семействе очень благородного человека – тоже князь и очень богат. Но где сейчас мой брат, увы, мне неизвестно. Вполне допускаю, что с ним расправились ваши дикие крестьяне.

– Я сейчас зарыдаю! – усмехнулся Буслаев.

Француз вскинул голову.

– Вы, сударь, упрекнули меня в плохом воспитании из-за каких-то писем, а сами находите позволительным безнаказанно оскорблять беззащитного пленника, который не имеет возможности защитить свою честь! Вот это неблагородно.

– Право! Да хоть сейчас. Волох, возьми из трофеев какую-нибудь саблю. Сейчас я ему второе ухо отрежу.

– Я бы язык ему отрезал, – буркнул Волох. – Саранча!

– Прекратите, корнет, – вполголоса заметил Алексей Буслаеву. – Дуэль в военное время есть преступление.

Буслаев хмыкнул в кулак.

– А вы сильно изменились, господин поручик, – лукаво напомнил он. – Не так давно не вы ли обнажили шпагу на поединке?

– Дурак был, – признался Алексей. – И зол без меры.

– Господин полковник ждут, – деликатно кашлянул Волох.