Мстители двенадцатого года

В палатке отца корнет Александров водил пальцем по карте, раскинутой на складном столике. Он явно обрадовался Алексею, мило покраснел.

– Я рад видеть вас, князь.

– Да, счастливый случай нас свел, примите мою благодарность.

– Вы, ребята, – усмехнулся отец, – еще ножками друг дружке пошаркайте. Чай будешь пить? Или что другое? Тогда слушай. Корнет со своим взводом идет в разведки. Как раз мимо той избушки, где твоя милашка тебя лелеяла. Можешь гостинчик ей послать. Корнет с удовольствием доставит. Иди-ка в обоз да присмотри там что-нибудь повеселее. Красну ленточку, к примеру. Или ухват новый. – Отец был весел. Наверное, тем, что Алексей не пустил глубоко в сердце измену Мари. – Волоху твоему я уже приказал сакву приготовить.

Батюшка славно распорядился. Саква – дорожный мешок конного солдата длиной в полтора аршина – могла вместить в себя не одну только красну ленточку. В таком мешке прочной льняной парусины всадник возил за собой и белье, и другую пару штанов, и полушубок с теплыми рукавицами, и пару сапог, и подковы на все четыре копыта с набором гвоздей, и шильце с мыльцем, и многое еще, чтобы в походе быть как дома, когда всегда и все под рукой, когда знаешь, где взять и куда обратно положить.

Волох тут же расстарался: набил мешок, как боров брюхо. Коробок свечей – не сальных, а чистого воска, наряды какие-то, сухари солдатские, сахарная голова, леденцы, небольшой походный самовар на складных ножках и три серебряных стакана к нему, даже зачем-то бутылка красного вина – для бабки, наверное. Туда же уместились роговой гребень, сережки с бирюзой, платочек в красных цветах, поясок тонкой кожи…

– Ты не казак! – в сердцах укорил его Алексей. – Ты – сваха! Ровно приданое собрал. Чем бы тебя поучить?

– Вам виднее, – Волох отвернулся. Покопался в возке, что-то еще выгреб из него, умял в сакву. – Вы – благородие, а мы – люди вольные. Что думаем, то и делаем. – Он затянул ремни. – Пойти доложить полковнику.

Алексей, пользуясь случаем, покопался в телегах, где навалом лежало оружие, выбрал саблю – тяжеловатую, но по руке, отобрал пистолеты.

В палатке, на столике, карты уже не было, а замерла в ожидании откупоренная бутылка коньяка и раскатились печеные картошки.

– Садись, Лешка. Корнет посошок возжелал выпить.

Алексей улыбнулся:

– Батюшка, кто же коньяк картошкой закусывает?

– А я не коньяк картошкой закусываю, – сердито поправил его отец, – а картошку коньяком запиваю. Корнет, прошу к столу.

Тут же на столике, невесть откуда, появились хорошие закуски.

Александров по-птичьи пригубил коньяк, что-то мелко поклевал и встал:

– Разрешите отправляться, господин полковник?

– В добрый час.

Волох откинул полог, проводил корнета долгим взглядом:

– Скачет ладно. По-нашему, по-казачьи. – Помолчал, сел на сундучок в угол, принялся облупливать печеное яйцо. – А всеж-ки не казак. Либо баба, либо девка.

– Да что ты заладил? – полковник разлил коньяк. – Какая тебе в том печаль?

– Жалею я его. Девке на войне все ить в большую тягость. Малую нужду справить – и то забота немалая.

– Да с чего ты взял?

– Кушает как мышь.

– Это как? – полковник в изумлении задержал бутылку над стаканом. – С писком, что ли?

– Ест все, но мало.

– Тьфу, дурак! Ты лучше командиру оружие в порядок приведи. А то все жрешь, пьешь да выдумываешь.

Волох взял саблю с кровати, куда бросил ее, войдя, Алексей, вытянул из ножен, осмотрел клинок.

– Железка хорошая. Навострить малость…

– Только не здесь, – предупредил полковник. – Иди к костру.

Волох забрал под мышку саблю, взял пистолеты, вышел.

– От матушки – ничего? – спросил Алексей, ошкуривая картофелину.

– Жду с оказией. Да ты об ней не печалься, она у нас бойкая, не пропадет. Да и Бурбонец с ней, этот не выдаст.

Снаружи доносился легкий говор, тренькала балалайка: гусары пекли в кострах картошку, варили кашу. Через откинутый полог в палатку потягивало бивачным дымком.

Алексей прислушался.

– Сказывали, дядька Онисим, что энтот Наполевон шибко малóй ростом. Так ли?

– Малой… – густо басил старый гусар. – И птичка мала, да коготок у ей востер. Однако, парень, сорока коготком воруить, а сокол клювом бьеть. Да без промаху.

– А наш государь куда виднее будет, – встрял в разговор третий.

– Да ты видал ли его?

– А вот как тебя – рукой подать. На смотру. Такой ладной, из себя красивый. И глаз у него добрый да ласковый. Так и сказать – всей России батюшка, всему народу отец родный.

Полковник наклонил голову к сыну, сказал тихонько:

– Тебе только, Алексей, признаюсь… Не люб мне наш государь.

– Что так? – удивился Алексей.

– Как мог допустить убийство собственного отца? Как мог не отомстить за него?

Алексей пожал плечами.

– Но он же главных заговорщиков – Палена и Зубова – отстранил…

Старый князь грохнул кулаком в стол – подпрыгнули стаканы, Алексей едва успел подхватить бутылку.

– Ты что, Алеша? Если бы, не дай бог, Волох твой меня сгубил бы, так ты его всего-навсего отстранил от себя, так?

– Батюшка, это их дело, семейственное.

– Это у нас с тобой семейственное. А у государей оно государево. Судьба России от таких-то дел вершится. При Павле-то, думаю, мы бы к этой войне подготовнее были бы. Не так?

Алексей не успел ответить. Снаружи сыграли тревогу. Он выскочил из палатки. Возле нее яростно вертелся на разгоряченном коне корнет Александров с бледным безусым лицом. От костра бежал Волох с саблей и пистолетами Алексея.

– Угнали! – кричал Александров. – Дом зажгли!

– По коням! – вскричал Алексей.

Все взволновалось. Гусары выводят лошадей седлают их как попало; уже в седлах поправляют на себе амуницию.

Алексей скакал рядом с корнетом. Справа – старый князь и Волох. Александров вырвался вперед.

– Куда? – закричал Волох. – Сворачивай!

– Здесь прямая дорога! – отвечал корнет, обернувшись.

– Прямо только вороны летают! Не в догон надо, а вперерез. Я знаю тут кривую тропку.

Вытянувшись цепочкой, влетели в рощу, скакали – морда в хвост, – уклоняясь от веток, перескакивая бурелом. Вылетели в поле.

– Вот они!

Краем леса тянулся драгунский строй, за ним несколько фур и телег. Завидя гусар, строй поломался, рассыпался и врассыпную ринулся навстречу.

– Сабли вон! – закричал Алексей. – Сабли к атаке!

Мгновенно перестроились, развернулись в цепь, начали охватывать французов полукольцом. Алексей вырвался вперед, домчал до хвоста обоза. В крайней телеге увидел Парашу. Сидела, свесив босые ноги, простоволосая. Лицо побитое, платье – рваное, руки связаны за спиной.

Алексей осадил коня, не спешившись, кончиком сабельного клинка подцепил и пересек веревку меж запястьев. Параша выпрямилась, стала жать и тискать замлевшие руки.

– Лёсик!..

– А бабка где?

– Бабка, Лёсик, в дому сгорела. Как его запалили, так она в ём и осталась.

– Ах! – у Алексея вырвалось ругательство. – Александров! Останься с ней. – И, не слыша ответа, развернув мигом коня, устремился встречь противнику, охваченному уже не полукольцом, а замкнутым строем.

И пошла страшная, жестокая, беспощадная рубка. На Алексея летел ловкий драгун. Алексей в страшной ярости, едва поравнялись, поднял коня на дыбы и, используя его вес и силу своей руки, наискось обрушил удар клинком в основание шеи, пониже уха. Голова драгуна слетела с плеч. Покатилась в одну сторону, разбрызгивая кровь, с изумленными глазами, кивер – в другую сторону, бренча по земле. Из шеи ударил фонтан, обильно хлынуло. Но Алексей уже этого не видел – бросился на другого. И с такой яростью, что тот не выдержал, повернулся и поскакал прочь, панически оглядываясь. Алексей нагнал его, воткнул кончик сабли в спину, с левой стороны. Драгун выронил повод, всплеснул руками и опрокинулся на круп коня, который в ужасе понес и сбросил всадника…

Третьего и четвертого Алексей сбил пистолетными выстрелами. Еще один живо соскочил наземь и поднял над головой безоружные руки. Алексей занес саблю, но кто-то сильно перехватил ее. Он безумно оглянулся: Волох, сжав его запястье, проговорил:

– Не гоже, ваше благородие. Мы безоружных не рубим.

Алексей вырвал руку, взмахнул саблей, сбрызгивая с клинка кровь, кинул ее в ножны. Бой кончился. Французы, спешенные, сбились овцами в кучку, подняв руки, опасливо озирались.

Алексей помчался к обозу. Корнет Александров и крепостная девка Парашка сидели рядышком в телеге и вместе плакали. Алексей спешился, радостно подбежал.

– Вот, Параша, и посчитались мы с тобой жизнями.

– Да, Лёсик, – слабо улыбнувшись, отозвалась Параша. – Токо ты припозднился самый чуток. – Она платком, который сунул ей в руку корнет, отерла со щек слезы. – Спортили меня.

– Кто? – Алексей сунул ногу в стремя. – Покажи его!