Мстители двенадцатого года

В поле пошли с Буслаевым пешком. Алексей заметил, что непривычно ему шагать своими ногами – все дни ведь в седле. Буслаев шел рядом, насвистывал. Но насвистывал фальшиво. Остановился, когда отошли достаточно.

– Алексей, хочу предупредить. Измайлов на тебя кляузу написал. Говорят, до командующего она дойдет. Разжалованием пахнет это дело. Я бы его вызвал…

– Тогда и тебя разжалуют. Если не хуже. – Алексея почему-то совершенно не тревожили донос и его возможные последствия. В отставку не отошлют, а воевать и рядовым можно не хуже. – Знаешь, Буслай, как в народе говорят? Не тронь – не завоняет.

– Так кто ж его тронет? Его все стороной обходят, а все одно воняет! Неуж управы на него нет?

– Сказывают, граф Аракчеев ему протежирует. Со своим интересом. Чтобы в штабе нужный ему человек находился.

– Доносчик и соглядатай! А мы мириться станем? С этой скотиной?

Интриги… Да где их нет? А уж на войне – тем паче. Война все отношения, все человеческие чувства острит. Смелый героем становится. Робкий – трусом. Недобрый человек – подлецом.

– Чем же я ему дорогу перешел? – задумчиво, самого себя, спросил Алексей.

– Завидует он тебе, – объяснил Буслаев. Он не зря бахвалится, что все ему известно.

Алексей даже остановился.

– Мне? Завидует? Моим мозолям на заду? Не чисто брешешь, Буслай.

– Ты сам об себе мало понимаешь, Алеша. Командующий тебя хвалит, Давыд души в тебе не чает. Днями новый чин тебе выйдет, я знаю. К Георгию тебя хотят представить. Мало для зависти? Да тут еще… – Буслай помялся. Но он ведь все знает. И промолчать – выше его сил. – С Парашей майор заигрывать попробовал.

– Да он глуп!

– И подл. Ты поостерегись его. Сейчас шипит, а наступишь – и ужалит.

– Хватит об этом! Повоевать – и то не дают.

Подошли к месту, которое старый князь определил для учений. Здесь уже вовсю кипела работа. Голые по пояс, белотелые гусары заканчивали траншею, равняли бруствер. Такая работа им в охотку. Пехотинец, артиллерист – ему лопата по ночам снится. Как самый злой враг. А рядовой гусар – вчера крестьянин – в охотку мирную работу исполняет, ровно с ней к дому поближе.

За траншеей уже сладили плетень, а за плетнем стояли два «болвана» – соломенные чучела. Перехваченные по верху кушаками – что-то вроде голов получилось. На одну из них нахлобучили французский кивер.

Гусары между тем укладывали на бруствер жерди – вроде торчащих из траншеи ружейных стволов. Переговаривались.

– Ровнее клади. Чтоб хороший вид был. Не то полковник осерчает.

– Строг. Оченно даже строг.

– Однако не лют. Вот господин майор – те уж больно лютые. Надысь Федоту-трубачу два зуба, как не было, выбил. А почто? – и сам не скажет.

– А ты, Федот, полковнику, его высокоблагородию, пожалься. Он приструнит.

– Солдату жалиться ни к чему. Служба тяжела, да польза от ней большая.

Когда офицеры подошли поближе, говорок затих. Гусары выбрались из траншеи, начали одеваться.

– Ладно построили, – похвалил их Алексей. – Сам сегодня попробую.

– Точно так, господин поручик. Покажите молодым свою руку.

Буслаев рассмеялся:

– Вот ты и попал в старики, Алексей. В двадцать лет-то. Славно!

– Что ж, ваше благородие, – дядька Онисим взялся набивать трубку, – война не годами возраст отмеряет, а боями да ранами. Тревогами да трудом.

– Ишь ты! – похвалил его Буслаев. – Умен. Кто ж тебя научил-то?

– Война и научила, ваше благородие. Как мачеха учит.

Из поредевшей березовой рощи вышли корнет Александров и Параша. Корнет вел в поводу навьюченного коня. Стало быть, ученье началось.

Алексей пригляделся. Стал прислушиваться. Подошел поближе, вроде бы по другому делу, стал вполоборота, бочком.

Александров сбросил наземь вьюки, расседлал лошадь.

– Запоминай, – сказал Параше строгим голосом. – Начнем седловку… Ты верхом-то когда ездила?

– Бывалоча. Батюшка в ночное посылал. Да и барин тож.

– Но в седле…

– Какое там седло? Рогожку набросишь, а то и без ней задним местом ерзаешь.

– Запоминай, – сказал Александров Параше строгим голосом и стал показывать седловку по порядку. – Сперва кладем потник. Гладко, ладонью расправляем, чтоб ни складочки. А то за полверсты так холку намнешь – хоть бросай коня. Теперь – чепрак, а уж на него седло. Затягиваешь подпруги. Туже тяни, не бойся. А то в самый момент не на коне, а под конем окажешься. Тяни, тяни. И поглядывай: иной хитрый конь брюхо надувает, так ты его кулаком в бок, либо коленкой придави. Вот, хорошо.

Алексей шаг за шагом подбирался поближе – интересно было. Буслай тоже не отставал, усмехался в усы.

– Стремена подгоняй.

– Это как?

– А вот так: чтобы встав на них, между седлом и этим… местом было четыре пальца.

– С вершок, значит? А зачем? Сидя-то на ж… удобнее ехать, чем стоя на ногах.

– Смотря сколько ехать, – чуть зарумянившись, объяснил Александров. – В дальнем походе при таких стременах и ноги и… это место меньше устают. Да и в бою рубиться стоя способнее. Ты ведь дрова сидя не рубишь?

– Дрова колют, господин корнет.

– Когда – колют, когда – рубят. Давай дальше. Бери повод в левую руку. Так. Закинь его на холку, стань левым боком, лицом к хвосту, левую ногу – в стремя.

– Что ж так-то? Задом к переду?

Буслай за спиной Алексея хмыкнул в кулак.

– Строптивая…

Александров имел большое терпение. А, может, ему нравилось учить других тому, чему сам недавно научился.

– Параша, лошади бывают разные…

– Это нами знамо. Одна копытом бьеть, другая норовит зубами дерануть, и третья…

– А третья, горячая, норовит сразу с места взять. Ногу в стремя вздеть не успеешь, а уж она далеко. Поняла ли?

– Как не понять! Она тронулась, а ты с разворота и садись.

– Умница! И правую ногу тоже сразу в стремя. Повод вот так вот держи: через четыре пальца, а большой сверху. Мотнет конь головой – и повод не вырвет, и пальцы не поломает.

– Это все по-вашему, – отмахнулась Параша. – У нас проще. Я как в свой кулак возьму – попробуй вырви.

– Как же ты-то вырвался? – тихо засмеялся Буслаев. – Крепка девка. И любовь ее крепка.

Алексей смолчал. Вырвался? Так ли?

Параша между тем уже в седле. Александров – в ужасе.

– Ты что? На заборе? А ну-ка, спина прямая, голова вверх, ноги уперты. Красиво надо сидеть. А коли красиво, то и твердо.

– Не боись. Коли я села, так не упаду. Дальше чего?

– Дальше делай круг, шагом. Управляй не только поводом, но и коленями. Спину, спину держи. Вот так.

Лошадь послушно шла по кругу, поматывая головой. С каждым ее шагом Параша все увереннее держалась в седле. Природная грация, привычка к работе, гибкость и умение подчинять свое тело сказали свое слово.

– Тротируй, тротируй! – подсказывал Александров, довольный своим учеником. – Переводи на рысь. Да не трясись сама по себе, к коню приноравливайся! Про стремена не забывай.

Алексей и не заметил, как возле них с Буслаем собрались гусары, весело поглядывая, как скачет Параша.

– А ловка девка. Коня понимает.

– Этак она и сабле обучится – берегись, хранцуз! Сшибеть и не пожалеить.

– Стой! – Александров взял коня под уздцы. – Слезай. Ты молодец, Параша. Сейчас вьючить станем. Это дело куда как хитрее.

Буслай хлопнул Алексея по плечу.

– В хорошие руки Параша попала. Ты не ревнуешь? – тонко усмехнулся.

– Поди-ка ты прочь.

Параша зрителей не смущалась. Старательно слушала корнета и старательно делала, но тут вдруг заупрямилась.

– К седлам, вот здесь пристегиваем ольстры. Пистолеты в них вкладываем плотно, но не туго. Чтобы в пути не потерять, а в бою в миг выхватить. Поняла ли? За седлом укладываем фуражный мешок, на него – сакву. Прямо за ней – чемоданец для провианта. На него торочишь рульку – вязка сена, крученная в канат. Вот здесь – баклага с водой, торба с лошадиным припасом – скребница, щетки, пучки бечевок. Что еще? Артельные вещи – палатка, колья, котел, коса, топор, клещи, молоток. Ну, это тебе не очень надо. Это по очереди мы возим.

– Мне и все это не надо. В Париж не собираюсь. В своем селе воевать буду. Скидывай это все, учи сабле и пистолету.

Буслай расхохотался до того, что согнулся и зашлепал себя ладонями по коленям. Параша обернулась сердито; увидев Алексея, смутилась и засияла. Красота ее не только на лице цвела, она в сердце ютилась.

Офицеры немного отошли в сторону, чтобы не мешать учителю и не смущать ученика. Волох, ревниво не отходивший ни на шаг, подал набитые трубки. Бросил на землю бурку. Буслаев с надеждой взглянул на него, но Волох грустно развел руками. И прислушался к звонкому голосу Александрова.

– Саблей, Параша, не рубят. Это не топор. Саблей режут. Скользящий должен быть удар. Смотри – рублю. – Александров ударил в ствол березки. Она дрогнула и сухо, с трудом переломилась. – А надо вот так. – Свистнул клинок, и другая березка лишилась вершинки. Она скользнула вниз и острым срезом, дрожа, вонзилась в землю рядом со своим стволом.

– Браво, корнет! – Буслаев ударил в ладони. – А говорят, у тебя рука слаба. Что-то много врать стали без моего догляда.

Александров строго глянул на него и сказал:

– Попрошу вас не мешать, господин корнет.

– Миль пардон! Остаюсь молчаливым зрителем.