Мстители двенадцатого года

В лагере Алексей, отдав необходимые команды, захватив с собой несколько человек, поскакал «смотреть» немца-маркитанта.

Возле березового колка, клином вошедшего в брошенную пашню, увидели двуконную фуру. К задку ее привязана неоседланная, но – сразу видно – верховая лошадь. В сторонке стояла двуколка с железным кузовом и закопченной трубой – полевая пекарня.

Хозяин фуры – рыхлый немец в мундире без эполет и пуговиц, перехваченный по брюху офицерским шарфом, поспешно спустился с передка по приставной лесенке, дружелюбно улыбаясь и кланяясь, пошел навстречу.

– Бонжур, мсье, – умышленно сказал Алексей.

– Пусть господа не затрудняются – я говорю по-русски. Что вам угодно?

– Им угодно, – сказал Волох, – седла посмотреть. Показывай, – а сам спешился и – будто от нечего делать – подошел к лошади у задка, стал ее осматривать, словно прицениваясь.

– Седел у меня всего два осталось, – как бы извиняясь, поспешил хозяин. – Да и те простые, не для господ офицеров. Извольте взглянуть. – Он ловко раздернул брезент, поднялся внутрь, покопался, показал одно седло, отложил, поднял на руки другое.

Подошел Буслай, подержал седло, покачивая, будто взвесил:

– Тяжеловато. Да и не новое.

– Тяжеловато, не спорю. А что не ново, корнет, так это еще не беда. Старое бывает удобнее – обмятое, притертое.

Буслаев засмеялся:

– Смотря кем обмято.

Они говорили по-французски. Алексей исподволь наблюдал немца. И не ошибся: заметными оказались искорки в глазах на равнодушном, якобы не понимающем лице. Знал немец французский, знал. Да и немец ли? По-русски говорил правильно, но не совсем чисто, с чуть заметным акцентом.

– Что у тебя еще есть?

Товар был хороший: мука, крупа, соль-сахар, сало, даже каменно твердые пряники. Иголки с нитками, топоры, кремни для пистолетов и ружей.

– И не боязно с таким-то товаром по военным дорогам? – спросил Буслаев. – Француз ведь тебе платить не станет. И мерси не скажет.

– До француза, господин офицер, я не касаюсь. Держусь возле русского солдата.

– А почему не с армией? Зачем к нам пристал?

Немец добродушно и широко развел руки.

– Возле армии своих коммерсантов хватает.

Подошел Волох, шепнул Алексею в ухо:

– Уздечка на той лошади совсем не нашей работы. Смекай, Алексей Петрович.

Раздвинув тонкостволые березки, из лесочка вышел богатырь с глупым лицом, подтягивая штаны, валко подошел к фуре.

– Кто таков? – спросил Алексей немца.

– Сын. Убогой. Немтырь.

– Да еще и глухой?

– Беда, господин офицер. Не говорит и не слышит с мальства. Но понятливый.

Это Алексей заметил. Парень, по-всему, прекрасно понимал их разговор.

– Немой, – вставил свое слово Буслаев, – не очень большая беда. Не проговорится, глупого слова не скажет. Глухому хуже: не услышит «Стой! Кто идет?» и на штык напорется.

Немец угодливо рассмеялся. Алексей незаметно подмигнул Волоху и указал глазами на пистолет. Тот не стал спешить, но деловито спросил хозяина:

– А вино-то у тебя есть? Господам офицерам пить хочется.

– Простите со всем великодушием, – опять широко развел руки, выпятив живот, – кончилось вино. Могу предложить по стакану воды.

– Воды мы и дома напьемся. – И Волох, словно потеряв интерес к разговору, отошел, стал бесцельно шагать кругами, пиная носком сапога кротовые кучки.

Зайдя за спину богатыря, неожиданно выдернул пистолет и выстрелил в воздух. Немец вздрогнул и заморгал, а глухой немтырь подпрыгнул так, будто его шилом ткнули.

– Вяжите их! – приказал Алексей соскучившимся гусарам.

Немой богатырь взревел, нагнулся было схватить лежащий под ногами сук, но Волох ударил его коленом в лицо, рубанул кулаком по склонившейся шее.

– Господа, господа! – залепетал в голос немец. – Это недоразумение! Я имею разрешение от вашего командования! Мне обещали орден!

– Будет тебе орден, – зло бормотал Ефрем, стягивая ему руки. – Анна на шее. В самый раз придется: Наполевону своему на том свете похвалишься. – И он продолжал яростно обматывать кисти, а потом и все обильное тулово шпиона.

– Да куда мотаешь? – осерчал, не вытерпев, Волох. – Обрежь!

– Как же! Жалко: длинная веревка получше короткой. А ну как повесить не хватит.

Схваченных забросили в фуру. Волох, ранее других забравшись туда и по углам пошарив, вытащил на свет едва не двухведерный бочонок.

– А врал супостат, что вина не держит! За одно за это повесить надо.

Волох выбрался наружу, выдернул затычку и, запрокинув голову, поднял над ней бочонок. Фыркнул, зло сплюнул:

– Тьфу! Постно масло! И тут соврал шельмец!

Сорвал пучок сухой травы и стал оттирать залитый на груди мундир. Гусары хохотали: «На шаромыжку стал похож», а Ефрем забрал у него бочонок и аккуратно закупорил.

– Вот оно и славно. С таким маслицем уж как хороша каша!

– Казаку от каши мало пользы, – проворчал Волох. – Ловите коней, запрягайте.

– Алексей, – тихо сказал Буслаев, – кажется, нам сегодня большая удача выпала.

– Я тоже так думаю. Не зря он по лагерю бродил. Ну что ж, я полагаю, мы с ним добром договоримся.

– Это о чем? Что ты задумал?

– Не спрашивай, а то спугнешь.

– А я догадался! – засмеялся Буслаев своим хорошим смехом.