Мученики науки

Ньютонъ принялся снова за работу и открытія; но полемика до такой степени разстроила его, что черезъ нсколько лтъ, какъ видно изъ его переписки, имъ овладла печаль и болзненное настроеніе духа, доходившія до умопомшательства. Впродолженіи нсколькихъ лтъ (около 1692 г.), великій геній былъ близокъ къ сумасшествію. Многія изъ достоврныхъ его писемъ, относящихся къ этой эпох, обнаруживаютъ въ немъ настоящее безуміе. Къ счастію, безуміе это было временное, и мало-по-малу разсудокъ вернулся къ неутомимому изслдователю. Но онъ не сдлалъ уже посл этого ни одного открытія, а ограничился только изданіемъ своихъ работъ, накопившихся за долгіе годы его ученой дятельности.

Старость Ньютона протекла счастливо; удивленіе его современниковъ было не меньше, чмъ восторгъ потомковъ. Исаакъ Ньютонъ умеръ 84 лтъ. Хотя, по роду житейскихъ страданій, нельзя причислить его къ жертвамъ науки, мы привели ихъ, однако, какъ примръ невзгодъ, которыя роковымъ образомъ преслдуютъ всхъ великихъ представителей мысли. Впрочемъ, мы пережили уже эпоху Галлилея и съ этихъ поръ наука о неб, основанная на великихъ открытіяхъ міровыхъ законовъ, не нуждается боле въ мученикахъ.

Глава пятая Книгопечатаніе

Изобртеніе книгопечатанія стоитъ на рубеж древняго и новаго міра; оно открываетъ новые горизонты генію человка.

Амбруазъ Фирменъ Дидо.

«Книгопечатаніе, сказалъ Ламартинъ, сближаетъ и приводитъ въ непосредственное и постоянное общеніе мысль единичнаго человка со всми идеями незримаго міра — прошедшаго, настоящаго и будущаго. Говорятъ, что паръ и желзныя дороги уничтожили разстоянія; можно сказать, что книгопечатаніе уничтожило время. Благодаря ему, мы вс — современники. Я бесдую съ Гомеромъ и Цицерономъ; Гомеры и Цицероны будущаго, въ свою очередь, будутъ бесдовать съ нами. Такъ что трудно ршить, составляетъ-ли книгопечатаніе только грубо-вещественную машину, или оно есть въ то-же время воплощеніе духа, возвщенное человчеству Гутенбергомъ; потому что, если для него необходимы бумага, чернила, шрифтъ, цифры и буквы, воспринимаемые нашими вншними чувствами, то, съ другой стороны, въ немъ принимаютъ участіе мысль, нравственное чувство, вра, — другими словами, часть человческой души».

Въ начал XV вка миніатюрная живопись и письмо достигли высшей степени совершенства. Въ то время встрчались роскошно украшенныя Библіи съ яркими, изящными и нердко замысловатыми рисунками, составлявшими рамку текста, искусно начертаннаго на пергамент. Въ неменьшемъ изобиліи были распространены игральныя карты, привезенныя изъ Венеціи и Флоренціи, куда они были занесены греками изъ Константинополя, задолго до сумасшествія короля Карла VI[56]. Карты эти были искусно разрисованы на золотомъ фон. Король, дама, валетъ изображались въ роскошныхъ костюмахъ; разукрашенный тузъ представлялъ собою знамя. Фигуры эти держали въ рук, сообразно своему достоинству, скипетръ или оружіе, отливавшіе серебромъ на золотомъ фон, и изображались въ пурпурныхъ и голубыхъ одеждахъ. Но карты подобно молитвенникамъ, составляли исключительное достояніе богатыхъ людей: только для нихъ он могли быть доступны по своей цн.

Кто же первый положилъ начало распространенію этихъ предметовъ, упростивъ ихъ производство и отбросивъ ихъ блестящую и дорогую вншность? Это неизвстно. Достоврно только, что около этого времени между среднимъ классомъ и простымъ народомъ распространились священныя картины и карты, оттиснутыя черной краской по новому способу. Эти грубыя, неумлыя, а иногда и забавныя изображенія достойны тмъ не мене нашего вниманія. Ихъ дешевизна впервые сдлала доступной для народа произведенія человческаго ума. Они гравировались на дерев и своимъ появленіемъ проложили искусству дорогу въ народныя массы; они же подготовили почву книгопечатанію, распространившему впослдствіи знанія въ народ.

Дйствительно, изобртеніемъ книгопечатанія человчество обязано гравированію на дерев. Рельефно вырзанные на доскахъ рисунки сопровождались объяснительными надписями, при чемъ буквы вырзывались такъ же точно, какъ и самые рисунки. А отсюда до мысли о подвижныхъ буквахъ оставался одинъ только шагъ. Время подготовило Гутенберга: теперь онъ могъ явиться.