Мудрецы. Цари. Поэты

— Сынок, я устал будить мертвых, кричать в уши глухих… указывать путь слепцам… Сынок, я устал от страны слепых… Я устал от страны, где только слепец, где только слепец с выколотыми очами видит, видит, видит… Я устал, сынок… Я хочу в могилу… И меня не надо нести на кладбище… Я уже в могиле… Но ты, сынок!.. Но ты!.. Ты молодой, вольный… Широкий… добрый… И язык у тебя — как дамасская бритва… Ты иди к людям!.. Ты неси мое слово!.. Слово Правды!.. И не бойся палачей!.. Что они могут сделать?.. Только выколоть глаза… Только отрезать голову… И все!.. Какая малость, сынок!.. Душу-то они не выколют… не отрежут… Иди, сынок!.. Иди на Великий Шелковый Путь!.. На Великий Путь борьбы со злом!.. Оставь малые тропинки и дороги и иди на Великий Путь… Иди, сынок… Аллах тебе поможет!.. Иди… Не плачь обо мне… Я счастливый… Я очень, очень счастливый…

Он обнимает меня неслышными пергаментными своими ласковыми руками… Обнимает… Гладит меня по бритой голове… по щекам… по губам…

Я плачу, и мои слезы текут по его шершавым дрожащим добрым отчим пальцам…

— Не плачь, сыпок… Я счастливый… Иди на Великий Путь… Большому каравану — большая дорога…

— Прощайте, бобо… Отец… Я пойду на Великий Путь… Я верну подлую стрелу атабеку Кара-Бутону… Я найду его и в Бухаре… Я освобожу всех, кто сидит в зпнданах моей земли… И тогда вернусь к Сухейль!.. Прощайте, бобо… Прощайте!.. Айе!..

И только слезы ученика остались на пальцах учителя…

Прощайте, Учитель!.. Мы больше никогда не увидимся!..

Прощайте!..

ПРОЩАЙТЕ!.

…И тот, кто уезжает, увозит с собой только четверть страданий…

Саади

Прощайте!..

Прощайте, мой старый отец Мустаффа-ата!..

…Мы сидим у сандала в низкой дряхлой сыпучей нашей кибитке-мазанке и на прощание пьем подогретую бузу из глиняных отцовских пиал…

Прощайте, моя старая мать Ляпак-биби!..

…Она всю ночь не спала, ждала меня, мучилась, томилась и сейчас глухо, слепо уснула на выцветшем, вытертом холодном паласе…

— Отец, не надо, не будите ее… Пусть спит… Я ведь скоро вернусь… Пусть спит моя мать!.. Пусть спит моя Ляпак-биби!.. Родная!..

Я гляжу на ее спящее древнее лицо… У нее нос с горбинкой…

— Спите, моя Ляпак-биби… Я скоро вернусь… Мать… Мама… Оя…

— Насреддин, ты надолго уезжаешь… Может быть, мы и не увидимся больше на этой земле… Я хотел… я хочу тебе сказать… Сыпок… сын…

Он заикается… Пьет бузу для смелости… Отец… Родной… Вы старый… У вас руки дрожат… Вы старый горшечник… гончар… Уже у вас глина рвется, идет комом, горбится… не покоряется вам гончарный круг… Уже все ваши пиалы, косы, кувшины, хумы — все они кривые, косые, неверные… И их уже никто не покупает… Вот они стоят, мерцают бесчисленно в нашей кибитке, словно подбитые земляные низкие хромые смутные птицы… Косые… кривые… странные. Никто их не покупает… Но вы продолжаете их творить, лепить… Вы не можете остановиться, гончар…

Не можете…

— Ата, я хочу вам сказать на прощание, что мне очень нравятся ваши кувшины, пиалы, косы, хумы… Они непохожи на другие… Они странные… Прекрасные… Как нос моей матери!.. Я люблю ваши кривые, неровные кувшины, ата!.. Я люблю подбитых, низких хромых птиц, ата!..

— Сыпок, я старый… Глина рвется… Горбится… Уже не дается… Глаза слепнут… Руки лгут…

— Прощайте, прощайте, ата… Я скоро вернусь… Скоро… Только верну подлую стрелу Кара-Бутону… Только освобожу узников зинданов… И сразу вернусь!.. Скоро! К вам, мои родные… Отец и мать!.. Ата и оя!..

— Я хочу тебе сказать, сынок…

— Не надо, ата… Я все знаю…

— Мет! Я должен тебе сказать… Может быть, мы больше не увидимся на этой земле…

— Не надо, ата… Я ведь знаю…

Я знаю, что он хочет мне сказать… Он хочет сказать, что он и Ляпак-биби не родные мать и отец мне. Что они нашли меня, брошенного сироту-младенца, где-то на Великом Шелковом Пути… Я давно знаю об этом… Кишлачные вездесущие старухи с детских моих дней сладострастно хищно нашептывали мне в уши: сынок… сиротка… брошенный… найденный на дороге… Алыча придорожная… сиротская… Насреддин…

Но я люблю придорожную вольную алычу… Она открытая… Она несет, дарит плоды с золотой вязкой, острой мякотью пыльным прохожим путникам, странникам, каландарам… Она не обнесена, не схвачена, не удушена слепым глухим дувалом… Я хочу, хочу быть придорожной щедрой безвинной привольной алычой, открытой людям… Я хочу быть придорожной алычой…

Но!

— Не надо, ата… Не надо… Я знаю…

Но он говорит, и я не могу остановить его…