— Вы говорите, что Саддам Хусейн не стопроцентное абсолютное зло, потому что, например, он может быть хорошим в глазах своей жены? — спросил я Далай-ламу.
— О да, да, — с энтузиазмом согласился Далай-лама. Он был доволен, что я ухватил нить его рассуждений. — Если обстоятельства изменятся, такой человек может стать хорошим. Это вполне возможно. Другой пример. В глазах Бен Ладена Америка — стопроцентное зло. Такое заблуждение чревато бедствиями. Для Бен Ладена весь Запад — антимусульманский, а Америка — мировой агрессор. И он приходит к выводу, что это однородный, имеющий четкие границы, отдельный враг. Это — неправильное представление действительности.
— Каким же должен быть его взгляд на действительность? — спросил я.
— Америка — часть арабов, значит, Америка — часть его самого, — ответил Далай-лама без колебаний.
— Взаимозависимость? — нерешительно произнес я.
— Да, взаимозависимость. И не только Америка. В Западной Европе тлеет недовольство тамошними мусульманами. Но ни Америка, ни Европа не являются стопроцентно антимусульманскими. Безусловно, нет. Значит, снова придуманный образ. Узость взглядов. Ошибка. А вот взгляд с точки зрения взаимозависимости — шире и человечнее. Нет ничего отдельного, ничего такого, за что можно было бы ухватиться. Такой взгляд предотвращает жесткие привязки и привязанности — потому что нет объекта, за который можно ухватиться. И наши пристрастия и жажда обладания по отношению и к предметам, и к людям становятся слабее.
За несколько десятилетий постоянной практики вневременная истина о взаимозависимости стала частью сознания Далай-ламы. Она формирует его мысли, представления и поступки. Он приступает к осуществлению своих планов, реагирует на события в мире, ища и находя взаимозависимости. Он не боится спорить с общепринятым мнением. Он принимает решения не под влиянием советников и не на основании опросов общественного мнения. Его сочувствие или по меньшей мере не слишком сильная неприязнь к Саддаму Хусейну — результат его особого способа видения, преломляемого призмой взаимозависимости.
Тут есть и еще кое-что. У Далай-ламы сложилось впечатление, что США и их союзники попросту напали на иракского диктатора и его несчастных сограждан, живущих в пустыне. Тибетский лидер по своей природе всегда сочувствует слабейшему, возможно, из-за сострадания, вызванного взаимозависимостью. Я пришел к этому выводу, когда однажды получил разрешение провести с ним утренние часы в Дхарамсальской резиденции.
В тот день, окончив медитацию, Далай-лама поднялся и предложил показать мне свое жилище. Из безмятежной атмосферы внутренних покоев мы попали в коридор, ведущий к просторной гостиной. Взяв за руку, Далай-лама повел меня в маленькую, скромно обставленную комнатку. Большую часть облицованного деревянными панелями помещения занимала маленькая односпальная кровать, рядом на столике стояла лампа под абажуром в форме лотоса и портативный радиоприемник.
— Это моя старая спальня, — сообщил Далай-лама. — В прошлом году после нескольких предупреждений о землетрясении я перебрался в комнату на первом этаже.
Он указал на несколько выцветших фотографий. То были портреты тибетских монахов, его учителей. Среди них — редкая фотография самого любимого из них, ныне покойного, старшего наставника Линга Ринпоче; на ней известный своей строгостью учитель едва заметно улыбался. В углу — групповая фотография семьи Далай-ламы: он с братьями, сестрами и родителями.
И тут я увидел на стене нечто неуместное, даже шокирующее. Над кроватью Далай-ламы висело ружье. Оно висело вертикально, на кожаном ремне. У меня был с собой фотоаппарат, и я уже собрался сфотографировать этот столь неуместный здесь предмет.
— Нет, нет, нет, не снимайте, — поспешно остановил меня Далай-лама. — Люди могут сделать неверный вывод, что Далай-лама склонен к насилию и любит оружие.
Я послушно опустил камеру. И вдруг меня пронзила неприятная, даже раздражающая мысль: с каких это пор Далай-лама беспокоится о том, что подумают другие? Он повел себя неожиданно, совсем не так, как Далай-лама, к которому я привык. Неужели Далай-лама — противоречивый человек?
Далай-лама рассказал, что эта пневматическая винтовка у него уже несколько десятилетий.
— Я часто подкармливаю маленьких птичек, но когда они прилетают, прилетают и ястребы. Этого я не люблю. Большие ястребы поедают маленьких птичек. Поэтому, чтобы защитить этих маленьких живых существ, я держу пневматическую винтовку. Не для того, чтобы убить, только чтобы отпугнуть.
Глава 9
Пустота на Орлиной горе