Мудрость Салли

– Как ужасный Хьюго? – спрашивает Эдвард, скармливая Хайзуму и Лорду Байрону кусочки багета с чесноком. Он знает, что вчера я разговаривала с Епифанией, и ждет не дождется сплетен.

Как выяснилось, Хьюго уже стал «бывшим возлюбленным» Рони.

– Хьюго выгнали с работы, потому что заподозрили в неуместном поведении в рабочие часы. Он, конечно, предпочел уйти сам, прежде чем появились какие-либо доказательства, и теперь продает квартиры для пенсионеров во Фринтоне.

– Самое подходящее место, – объявляет Эдвард.

Рони учится на преподавателя танца живота.

Гораздо позже, после чая и именинного шоколадного торта (и чая с диетическим печеньем для Лорда Байрона и Хайзума), Эдвард снова провожает меня домой. Хайзум с довольным видом вышагивает рядом со мной, а Маркус идет впереди с Лордом Байроном, тщетно пытаясь уговорить гордого маленького песика идти быстро, чтобы отработать чесночный багет и печенье. Эдвард бросает на меня недоуменные взгляды.

– С тобой что-то случилось, да? – спрашивает он.

– Ты о чем?

– Словно кто-то зажег в окне лампу, чтобы прежняя ты наконец нашла путь домой.

– Могу сказать то же самое про тебя.

Он улыбается.

– Маркус.

– Знаю. И очень за тебя рада.

– Так что произошло у тебя?

– Одна пожилая дама на кладбище заново научила меня танцевать.

Эдвард качает головой.

– Разумеется. Так и думал, что в твоем случае это вряд ли нечто столь приземленное, как «Прозак». Но надеялся, что дело в каком-нибудь роскошном мужчине, который захватил твой интерес и пробудил твое сонное либидо!

Вполне может быть и так. Но я не хочу давать Эдварду ложных надежд. Я ведь с ним еще даже не разговаривала. Но над этим работаю.

Маркус достиг некоторых успехов – Лорд Байрон перешел на медленную рысь. Я очень благодарна Маркусу, что он одолжил мне куртку, которая теперь висит у меня на плечах. Вечерами становится прохладно, а фланелевые пижамы и пушистые носки скоро заменят тонкий летний шелк.

Я вдруг вспоминаю, что хотела кое-что спросить у Эдварда.

– В прошлый раз, когда мы обедали на кладбище, ты сказал, что у тебя ко мне две просьбы. Но попросил только об одном. Какая вторая?

Эдвард останавливается, чтобы закурить. Даже курить на улице он умудряется с элегантным видом.

– Я хотел попросить тебя остановиться, – он на мгновение умолкает, глубоко затягиваясь сигаретой. Он явно смущен, но хочет закончить. – Пора отпустить Габриеля и жить дальше, – он поднимает руку, чтобы прикоснуться к моему лицу, и я вижу в его глазах слезы. – Я тоже по нему скучаю. Ужасно скучаю. Но понимаешь, ты ведь не умерла вместе с ним, а я не смогу стать по-настоящему счастливым, пока не буду знать, что ты тоже счастлива.

Мне снова грустно и стыдно из-за бремени, которым моя скорбь стала для самых любимых людей.

Я улыбаюсь ему. Такого ответа он не ожидал.

– Ты второй человек за эту неделю, который мне это сказал.

– И?

– Вы оба правы.

Эдвард радостно воздевает руки к небу.

Маркус оборачивается, смотрит на нас и продолжает подгонять Лорда Байрона. Кажется, он знает, что происходит.

– А кто еще тебе это сказал? – спрашивает Эдвард.

– Салли. Дама, которая кормит ворон в парке и танцует на кладбище.

– Значит, она куда смелее, чем я. Я в первый раз испугался. Но все равно хотел сказать тебе сегодня.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Вот и я о том же!

40

Мэтти

Мэтти гладил мягкую белую шерстку и осторожно ласкал длинные уши. Носик кролика подрагивал от удовольствия, и, похоже, его совсем не беспокоили слезы, которые капали ему на спину, как большие капли дождя. Мэтти сидел на траве с кроликом на руках. Спиной к дому. Он не хотел, чтобы мама видела, как он плачет. Ради нее он должен был быть сильным, но это было так тяжело. И она заставила его пообещать никому не рассказывать, поэтому ему было некому довериться или попросить помощи. Кролик устал от его внимания и слез с колен, но остался рядом и принялся щипать траву, периодически брыкаясь задними ногами. Мэтти вытер рукавом слезы и громко всхлипнул.

Он ужасно боялся, что мама умрет и он останется один.

Он сорвал с лужайки маргаритку и принялся обрывать с нее лепестки, один за другим.

– Умрет, не умрет. Умрет, не умрет, – тихо бормотал он себе под нос, но потом перестал, пока не кончились лепестки. Он не хотел знать.

Мэтти лег на траву и уставился в небо, где далекий самолет рисовал тонкую белую линию на ярко-голубом фоне. Он хотел оказаться в том самолете. Лететь на каникулы в Америку – во Флориду или, может, в Калифорнию. На семейные каникулы. С настоящей семьей, его семьей – мамой, папой, может, даже братом или сестрой. Если бы у него была семья, он был бы не против отправиться в Корнуолл или даже в Норфолк. Мэтти очень хотелось быть нормальным, больше похожим на остальных детей в школе. Многие из них были из неполных семей, но они знали, кто их второй родитель. Он спрашивал у мамы много раз, но она отвечала только, что они с его отцом были неженаты и тот бросил ее, как только узнал о беременности.