Мудрость Салли

Когда я была подростком и сходила с ума по Скотту Харви, который бросил меня на школьной дискотеке ради стройной Венди с большой грудью, чей отец водил «Мерседес» (сомневаюсь, что машина повлияла на его решение, но уверена, что размер бюстгальтера имел значение), я утешала себя мыслью, что, когда я стану взрослой женщиной, я смогу куда более разумно управляться с отношениями. Я стану крутой и мудрой и сама буду всех бросать. Но все пошло не по плану. В последнем затруднении я виню Эдит. Ей нет оправданий. Ее недавно осматривали в сервисе. У нее есть бензин в баке и новый аккумулятор, и нет никаких причин не заводиться. Но она весьма эмоциональная дама, и если я хочу все же завести ее, нужно попробовать другую тактику. Я прошу прощения. Обещаю ей новый освежитель воздуха – ее любимый, с ароматом розы – и поворачиваю ключ зажигания. Она шипит, прочищает горло, и наконец ее двигатель начинает петь. Мерси миль фуа!

42

Черная юбка одеяния монахини немного пышнее, чем обычно, чтобы вместить запасной рулон туалетной бумаги, на котором она сидит. В уборной у Китти Мюриэль кремовые стены, черный плинтус и удивительным образом противоречащая монашке прекрасная коллекция эротических репродукций Обри Бердслея. Раковина – безупречно белая, полотенце для рук – мягкое и черное, а жидкое мыло пахнет ветивером. Я, известный нелюбитель пользоваться чужими туалетами, в очередной раз сражена необыкновенным обаянием Китти Мюриэль, которое распространяется и на интерьер ее дома. В гостиной – стильное сочетание зефирно-розовых стен и темно-шоколадной деревянной мебели, дополненной бархатным диваном и стульями и коктейльным шкафом в стиле ар-деко. Большой ковер подходящих цветов – островок роскоши на светлом паркете. Над камином 1930-х годов висит большая черно-белая литография с изображением двух весьма серьезных молодых людей в костюмах и галстуках, стоящих возле деревянной скамейки под усыпанным цветами деревом. Это Гилберт и Джордж работы Гилберта и Джорджа, картина называется «Прикосновение цветов» – прекрасный выбор для этой элегантной комнаты. Должна признать, меня поразил контраст между довольно вычурным стилем одежды Китти Мюриэль и ее ярким, но оформленным с прекрасным вкусом интерьером. Еще сильнее меня поразила монашка.

– А, это сестра милосердия Мерси, – смеется Китти, – хотя я всегда называла ее сестрой немилосердия.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать сказанное.

– Веришь или нет, – продолжила Китти, – меня воспитывали в монастыре. Папа служил в армии, а мама путешествовала вместе с ним, как и я до одиннадцати лет, когда они решили, что мне лучше остаться в одном месте ради образования. Уверена, они считали, что для меня это наилучший вариант, но на самом деле я была глубоко несчастна.

Китти умолкает, чтобы разлить чай в две бледно-розовые с серебром фарфоровые чашки из элегантного чайника из того же сервиза в стиле арт-деко.

– Мне никогда не удавалось вписываться в обстановку. Папа всегда говорил, что на поле лютиков и маргариток я бы была гладиолусом. Это никогда не было осознанным выбором, просто я такая, и все. Но в монастыре индивидуальность явно не поощряется, даже считается чем-то не совсем приличным. Сестра немилосердия Мерси считала страшным грехом посещение Святого Причастия без панталонов и получение святой воды с недовольной гримасой на лице.

Китти Мюриэль протягивает мне чашку чая и предлагает молочник. Помолвочное кольцо сверкает у нее на пальце, пока она ставит перед собой чашку и добавляет кусочек сахара серебряными щипцами. Леди Т. была бы в восторге.

– Задачей монастыря было превратить кучку маленьких школьниц в однородный класс молодых женщин, подходящих для брака, деторождения, праведной католической жизни, и почти ничего больше. Сестра Мерси с огромным удовольствием неустанно изводила меня из-за моих якобы недостатков: непослушность моих волос (неопрятно), танцы в коридорах (вызывающе) и моя неспособность приготовить приличный бисквитный торт («ты никогда не выйдешь замуж, Китти Мюриэль Эммануэль, если не умеешь приготовить даже такой простой пирог»). Все, что казалось мне сверкающим, волшебным и драгоценным, она превращала в тусклое, дешевое и безвкусное. Честное слово, дорогая, никто из моих мужчин не проявил особого интереса к моему умению печь пироги, и, в качестве наказания за ее невообразимую жестокость, сестра немилосердия Мерси приговорена к вечности, во всяком случае, символически, в месте, где она должна сносить не только картины, где дети Господа занимаются тем, что она назвала бы «мерзкой, грязной дьявольщиной», но и видеть настоящие, живые голые задницы и справление естественной нужды. Я чувствую, что должна сделать это для маленькой девочки, которой была.

Возможно, этим объясняется и ее стиль одежды – наполовину принцесса фей, наполовину уличная проститутка. Видимо, она всю жизнь боролась со строгими монастырскими правилами, которые терзали ее свободный дух, пока ей не удалось сбежать.