Мудрость Салли

На обед с Эдвардом я надела шелковое чайное платье 1930-х годов. Это мой давний фаворит, в нем я всегда чувствовала себя немного особенной и сегодня надела его впервые за довольно долгое время. Увидела, как оно одиноко прячется в дальнем конце гардероба, и вдруг подумала: «Почему нет?» Теперь на подоле этого прекрасного платья красуются ярко-оранжевые пятна, но я более чем довольна. Моей нормальной реакцией на произошедшее было бы огромное желание грубо наорать на виновника и убежать, выпуская пар, но в конце концов я бы выслушала извинения с красным лицом и сжатыми зубами. Несмотря на мое восхищение леди Трубридж, у меня нет врожденного таланта к вежливости, а свою неуверенность я нередко прикрываю бестактностью. Но невероятное обаяние Китти Мюриэль легко преодолевает мою замкнутость.

– Что ты, все в порядке (очевидно, что нет). Уверена, это легко отстирывается (дураку ясно, пятна не уйдут). Их почти не видно (если ты стоишь на отдалении нескольких улиц и у тебя серьезные дефекты зрения).

Я даже ей улыбаюсь. И возвращаю платок, насквозь мокрый и ярко-оранжевый.

– Оставь себе, дорогая. Жаль, что он такой маленький. Будет очень жаль, если твое чудесное платье испорчено. Это шелк, да? 1930-х? У меня дома в сундуке еще лежат мамины платья. Где-то даже есть одно бальное. Ужасно обидно, что они томятся в папиросной бумаге, хотя им следовало бы выходить в свет, на обеды, ужины и балы.

Мое восхищение Китти Мюриэль разгорается пуще прежнего, когда я слышу рассуждения о винтажной одежде в таких красочных выражениях: она наделяет платья жизнью, собственными планами и признает их магическую привлекательность.

– Они ведь вряд ли вас заинтересуют? Я бы с огромным удовольствием подыскала им хороший дом, где они смогут пить вино, обедать и вообще приятно проводить время. Я-то их никогда не надену. У мамы были куда менее пышные формы, так что мне они не подходят, и мой обожаемый жених предпочитает видеть на мне нечто чуть более современное.

Теперь я запала всерьез. А «обожаемый жених», Элвис, возвращается с новой бутылкой напитка и лучезарной улыбкой для обожаемой Китти Мюриэль. Она берет и нежно целует его руку, словно они расставались на несколько недель, – а хотя метод выбора продуктов Элвиса занимает немало времени, он уходил минут на пять, не больше. Я даже не расстроилась. Снаружи, у магазина, Элвис складывает покупки в корзину велосипеда. Китти Мюриэль протягивает мне маленькую розовую карточку с ее именем, адресом и номером телефона, и я обещаю ей позвонить.

Я иду домой переодеваться. Платье испорчено. Но зато, кажется, у меня появился новый друг.

39

– Я сказал ей, это было изображение негативного пространства между двумя банками с маринованными сосисками.

Из-за Маркуса у нас с Эдвардом уже все болит от смеха. По причине того, что мне пришлось переодевать испачканное газировкой платье, мы с Хайзумом опаздываем на праздничный обед в честь дня рождения Эдварда, но хозяева на нас не сердятся. Эдвард в восторге от подарка – издание «Сна в летнюю ночь» 1908 года с иллюстрациями Артура Рэкхема, купленное у доброго владельца магазина подержанных книг, и теперь мы пьем коктейли в саду, а Маркус развлекает нас рассказами о его работе в качестве управляющего маленькой, но очень модной художественной галереей в Лондоне.

– В общем, ужасная женщина: денег больше, чем она может сосчитать, и полное отсутствие вкуса. Даже летом носит свою дурацкую меховую шапку. Она сказала, что подыскивает «акценты», чтобы обставить свою виллу на юге Франции.

Я изумленно смотрю на Маркуса. Описание звучит ужасно знакомо, и ответы Маркуса подтверждают, что его клиентка – действительно старая добрая миссис Слади. Разумеется, я вынуждена затронуть случай с Хайзумом, шапкой и аквариумом. Эдвард явно наслаждается своим днем рождения. К концу моего признания он вытирает с лица слезы смеха. Не помню, когда в последний раз видела его таким расслабленным и счастливым.

– Так что, это действительно было изображение негативного пространства между двумя банками с сосисками? – спрашиваю я, пока Эдвард наполняет мой бокал.

– Понятия не имею. Картина пришла только в тот день, и я не успел прочитать сопроводительную информацию. Но художник – отличный парень, который очень много работает и уже продал довольно много картин. Он определенно заслужил не иметь никаких дел с этой ужасной женщиной. Поэтому, когда она спросила меня, «как это следует понимать», я ответил первое, что пришло в голову. Разумеется, художник имел в виду что-то конкретное. Просто я не знал, что именно.

За обедом мы обсуждаем следующую постановку любительской театральной труппы Маркуса.

– Нам с Эдвардом так понравилась предыдущая, что все остальные захотели прийти в следующий раз.

Маркус предостерегающе грозит мне пальцем и смеется.

– Правда, Маркус, это было великолепно, ты был очень хорош. А остальные участники были… Ну, весьма занятными.

– Легар, несомненно, перевернется в гробу, но, кажется, они всерьез нацелились на «Веселую вдову», и Китти Мюриэль рвется исполнять главную роль.

Я должна это увидеть.