Мудрый король

– Женщины постоянно вставляют одну и ту же фразу: «Ты меня любишь?» Будто больше нечего сказать. Если бы они знали, как противно это слышать от каждой из них! Недавно я устроился на сеновале с дочкой трактирщика. Молчаливая попалась, слова из нее не вытянешь. Ну, думаю, хоть эта не станет терзать мои уши. И что же? Не успели мы с ней и дело-то начать как следует, как она мне: «Ты меня любишь?» Только я это услышал, все у меня упало, как и не было. Говорю ей: «Ничего умнее тебе в голову не могло прийти? Лучше бы уж молчала». Она отвечает: «Но ведь сейчас самое время». Я ей на это: «Самое время сейчас делом заниматься, а не задавать дурацкие вопросы». В общем, послал я ее ко всем чертям с ее любовью. Помню, сказал: «Боже, зачем ты сотворил женщину, если она до сих пор не научилась говорить ничего, кроме этих трех слов? Это всё, на что у них хватает ума. Сколько лет миру, столько существует и женщина. И ни одна из них не выдумала ничего лучшего, как произнести эти глупые слова». А она мне в ответ: «Чем же они плохи?» – «Да только тем, – ответил я ей, – что вы, бабы, без конца их повторяете. Поройся у себя в мозгах, может, отыщешь что-нибудь другое?»

– И что же? – спросили его приятели. – Порылась она?

– Да, – ответил трувер, – и сказала, надув губки: «Значит, ты меня не любишь».

Компания встретила конец анекдота дружным хохотом.

Вернемся к Филиппу. С ним рядом Джеффри, сын Генриха. Филипп разгорячен, в чем-то убеждает собеседника, что-то доказывает ему:

– Рыцарь перестает быть этакой бездумной машиной с мечом в руке, способной лишь убивать. Он хочет отличаться ученостью, умением рассуждать. Я вижу, как герцоги и графы потянулись к книжным знаниям. Ведь они до сих пор понятия не имеют, кто такой, скажем, Плутарх или Сенека. Мои придворные дамы в этом отношении умнее своих мужей и кавалеров; на их фоне те выглядят обыкновенными увальнями, попросту дикарями, умеющими только кричать и махать дубиной. Они считают себя благородными, людьми высшей породы, а послушать их – совсем не умеют говорить, а если и говорят что-то, то о войне, охоте и турнирах. Моим дамам с ними скучно. Посмотри на мою сестру Маргариту, Джеффри. Она не отходит от Гарта, моего верного друга. Им есть о чем поболтать, ведь Гарт учился в монастырской школе, а потом и сам одно время учил школяров.

– Я тоже обучен письменности и чтению на латыни, Филипп. Умею даже считать.

– Я знаю, ты грамотен, владеешь словесным искусством, а потому уважаю тебя. К тому же ты вежлив, обходителен. Но таких, как ты, ничтожное число. А время не стоит на месте. Ведь что раньше ценилось в рыцаре? Сила, ловкость. Сейчас начинает цениться благоразумие. Оно позволяет человеку узреть пути, ведущие к Богу, как говорит мой Герен, заставляет действовать его осмотрительно, с умом. И оно присуще тем, кому Бог вручил меч для поддержания порядка в этом мире. Понимаешь, Джеффри?

Тот кивнул. Филипп продолжал:

– Мои придворные называют это куртуазностью. Иными словами, это спокойствие, умение владеть собой и своим языком, а также умеренность во всем. Хотя, на мой взгляд, куртуазность – это воспитанность, хорошие манеры, умение вежливо обходиться с людьми. Это залог новой, крепкой державы. Разум человека, убивший в нем дикаря, – вот что, я считаю, поможет укреплению государства.

– Ты становишься философом, – улыбнулся собеседник. – У тебя умные наставники.

– И они учат меня, Джеффри, что на смену старому, дикому рыцарю идет новый. И такие люди у меня есть: Гарт, Герен и мои клерки; они ведут счетные книги, подсчитывают необходимые силы и средства. Моя верная помощница – Церковь, с ее помощью я введу каноническое право суда над любым человеком. Все это будет оформлено письменно. Вместо испытания Божьим судом – предоставление письменных доказательств. В моем государстве появится новая власть – власть законников: писцов, нотариусов и адвокатов. Судить буду сам, ибо благодаря помазанию я причисляюсь к епископам.

– Пора промочить горло, король франков. Ты много говоришь.

Они опорожнили бокалы, и Филипп продолжал:

– Я не сказал еще про школы. Их в Париже три: школа Богоматери под присмотром канцлера, потом при аббатствах, и частные, которые открывают клирики, получившие звание магистров. Они обучают, конечно, по своему усмотрению, но всегда под контролем епископа или канцлера. Кроме того, есть школа Абеляра на левом берегу. Остальные, а их, поверь, много, располагаются на острове, но в основном на том же левом берегу. Их там столько, что они стали называть себя Университетом. А представь теперь, сколько студентов в городе! И все хотят учиться, быть умными. Я отведу под школы весь левый берег. Они будут готовить не только к служению Господу, но и дадут знания письма, счета, теологии. Боюсь только, после изучения права и свободных искусств школяры поменяют духовную стезю на мирскую. Я буду принимать к себе этих клириков, пусть трудятся на государство.

Вновь заиграли флейты, фретели и виолы, застучали музыканты в бубны и барабаны. Полились песни, заплясали танцовщицы, вышли жонглеры и шпагоглотатели.