Мудрый король

– Почти все, – ответил наставник. – Ваш отец был весьма благочестивым, я сопровождал его во все аббатства и церкви, куда он заходил. И вот что я там лицезрел. Некий монастырь хранит рукав халата святого Фомы, камень от Гроба Господня и один из камней, которыми забросали святого Стефана. Там же нам показали дырявые сандалии святого Марциала, сломанный посох святого Григория, кусок бороды святого Илария, волосы святого Петра и еще груду костей, не помню уже даже, чьих именно. В одной церкви мы видели флакон масла, которое истекало из статуи Богоматери. Некое приорство хранит два зуба какого-то пророка и реликвии святого Мартина. В амьенское аббатство привезли кости и волосы святого Бернара, а днем позже – кусок дерева от креста, на котором принял смерть Спаситель. А один келарь из приорства разыскал останки святого Петра, Себастьяна, Авраама, Исаака и еще бог знает кого.

– Ты видел все это своими глазами?

– Перечень не закончен, государь. Я не сказал еще, например, про обрывки платья Богородицы, щепку от вифлеемских яслей, подошву от обуви царицы Небесной, кусок камня, на котором стоял Христос, прежде чем вознесся на небеса. Припоминаю еще зуб святого Маврикия, капюшон Марии Магдалины, челюсти святой Радегунды, ноготь святого Лазаря, ну и так далее. Никто не говорит, что этому не нужно верить. Все веруют, поэтому не сомневаются в происхождении этих реликвий. А ведь одно и то же встречается сразу в нескольких местах. Удивительно, не так ли?

– Но этого попросту не может быть, – попытался возразить король.

– Очень даже может. Об этом доложили папе; он схватился за голову. Да разве можно столь бессовестно дурачить людей? Оказывается, можно. Вот до какой степени глупы люди. Один аббат однажды неосторожно выразил сомнение по поводу ручки от кувшина, который якобы стоял на столе перед Иисусом. Так его объявили врагом веры и чуть не избили палками. Такие времена, король. Таков народ – глупый, слепой… Или вот еще пример. В церкви Святого Стефана находят пару дюжин волос Богородицы, кость от руки святого Андрея и… голову святого Дени. Но эта голова уже хранится в усыпальнице французских королей. Как такое может быть? Скандал! Монахи начинают войну, оспаривая друг у друга подлинность святой головы.

Но отойдем от этой пары. Глупцов и в наше время пруд пруди. Послушаем, о чем говорят другие. Вот на дальнем конце стола клирик и аббат, монах еще с ними. Клирик жалуется:

– Они отбирают у нас наши земли, живут грабежом церквей. Всякий мелкий рыцарь считает, что мы богаты, и нападает на нас. А знать борется против епископов.

– Так мирская власть выражает протест против Церкви, – отвечает аббат. – Грабят монахов, наших сервов, похищают наш скот. Постоянная война идет между нами. Но у нас нет мечей и пик, зато есть другое оружие. Мы обороняемся посредством отлучений. Только что они дают? Бароны уже привыкли к ним, попросту не обращают внимания.

– Это потому, что их чересчур много, – назидательно молвил монах. – Ведь куда зашло? Отлучаем даже самих себя, а мирян – так просто десятками и сотнями. Повсюду отлучения и интердикты. Нет сеньора, который не попал бы под анафему, – вот сколько насилий учиняет над Церковью знать.

– Надо жаловаться папе, – мрачно изрек клирик.

– Жаловались уже, – махнул рукой аббат. – Папа ответил, что такое множество отречений немыслимо, и приказал ограничить их число.

– Но они объяснимы нашим ожесточением против разбоя, – не сдавался монах. – Что нам остается делать, если рыцарь нападает на одинокий монастырь? Жаловаться епископу, что же еще? Только он сможет защитить нас, наложив проклятие.

– И что хуже всего – страсть к разбойным нападениям на Церкви передается у них по наследству.

– Епископы, видя бесполезность отлучений, взялись за оружие, – заявил аббат. – Посмотрите, что делается повсюду: герцог Нормандский борется против архиепископа Руанского, граф Овернский – против епископа Клермонского, граф Форе – против архиепископа Лионского…

– А Суассонский – против своего же епископа, – добавил клирик.

Рядом сидят два рыцаря. Молча едят. Один грызет крылышко куропатки, другой сдирает зубами мясо с ножки цапли. Один негромко говорит другому, кивая в сторону духовных лиц:

– Как женщина начинает плеваться, когда у нее связаны руки и она не может дать пощечину, так Церковь пускает в ход единственное свое оружие – отлучение.

Собеседник поддержал его:

– Отними у нее это оружие – и она станет ничтожнее церковной мыши.

Не стоит дальше слушать: картина ясна. Подойдем еще к двум монахам – по другую сторону стола. Эти уже порядком захмелели; борьба со знатью – не их тема.

– Дать обет послушания, – сообщает один монах другому, – значит, отречься от свободы – того, что дороже всего на свете.

– Если ты соблюдаешь свой обет, – глубокомысленно замечает в ответ его собрат, подняв для убедительности палец, – ты преступник.

– А если нарушаешь его?

– Тогда ты клятвопреступник.

Из-под стола показалась лысина. Это третий монах. Стоя на четвереньках и глупо улыбаясь, он выдает свое умозрение: